Александр Горфункель - Томмазо Кампанелла

Бесконечность Вселенной требовала признания совсем другой материи, нежели та, что лежит в основе натурфилософии Томмазо Кампанеллы. Совпадение мира и бога означало бы, что материя сама по себе является достаточным активным началом, объясняющим движение и развитие в мире. И когда Кампанелла в первой книге «Богословия» писал, что «бог не есть телесная масса и не является, следовательно, материей вещей», т. е. когда он отрицал тем самым не только материальность бога, но и божественность (т. е. в понятиях пантеистической философии активность, а стало быть, и первичность) материи, он объяснял это тем, что «тело пассивно, бог же есть активнейшая причина» (33, стр. 82).

Кампанелла «не посмел» принять бесконечность Вселенной, потому что это неизбежно привело бы к разрушению самих основ его натурфилософии. Ему пришлось бы отказаться от сотворенной материи, от находящихся вне материи нематериальных активных начал, отказаться от учения о прималитетах. Столь решительный шаг в сторону пантеизма — причем такого пантеизма, который являлся бы уже своеобразной формой материалистической философии, — Кампанеллой сделан не был.

Но, принимая сотворение мира и природных начал, Кампанелла вместе с тем дал такое решение проблемы отношения природы и бога, которое оставляло весьма мало места непосредственному божественному вмешательству в жизнь Вселенной.

«Природа, — писал Кампанелла в книге „О способности вещей к ощущению“, — есть божественное искусство, приданное вещам» (24, стр. 16), «искусство, — добавлял он в „Космологии“, — ведущее вещи к их цели» (49, стр. 172). Она соединяет в себе в некоем единстве мощь, мудрость и любовь, именно в ней осуществляются в жизни космоса лежащие в основе бытия прималитеты, писал он в «Великом итоге» (26, стр. 234). Она есть «внутреннее» искусство (26, стр. 322). Отождествленная в философии Кампанеллы с «внутренним началом движения» (48, стр 162, 174), природа приобретает значение внутреннего закона, закона естественного, который, завися от бога по своему происхождению, определяет вместе с тем внутреннюю автономию мира и его законов. Так Кампанелла приходит к сформулированному в «Апологии Галилея» определению природы как «божественного закона» (10, стр. 43).

При таком определении природы бог освобождался от непосредственного вмешательства в жизнь природы; будучи творцом мира, создателем естественного, природного закона, он является в философско-теологической системе Кампанеллы своего рода гарантом стабильности природы. Величайшим чудом считает Кампанелла сотворение мира, но такое признание чудесного, божественного действия равносильно отрицанию дальнейшего воздействия бога на природу. Еще в ранней «Философии, доказанной ощущениями» Кампанелла ограничивал роль бога сотворением материи и природных начал, от которых в дальнейшем, уже независимо от непосредственного божественного вмешательства произошли все вещи (8, стр. 32). «Чудеса, которые показывает нам бог в природе, более велики, нежели те, о которых мы читаем в священных книгах», — писал он в «Богословии», обосновывая преимущество живой книги — природы перед Писанием (33, стр. 22).

Рассматривая в «Космологии» структуру природы и ее закономерностей, Кампанелла настаивает на автономии природы, на том, чтобы изучать строение мира независимо от дальнейших проявлений божественной воли. «Хотя творение есть чудеснейшая вещь, однако бог в акте творения учредил Природу, и созданные им вещи следует изучать не как чудеса, а как природные сущности, обладающие природными законами» (48, стр. 98). Отвергая всякие попытки внести момент чудесного, т. е. необъяснимого с позиций науки и рациональной, естественной философии, в объяснение мироустройства, Кампанелла писал: «В устроении природы возвещается не чудо, а природный закон» (33, стр. 116).

Природный закон, данный богом вещам в самом акте творения, ограничивает, по учению Кампанеллы, божественное всемогущество. Такое понимание соотношения бога и природы создавало реальные возможности адекватного научного познания мира. Оно позволяло сделать целью познания изучение объективных, господствующих в природе закономерностей. Утверждение автономии природы и ее объективных законов явилось необходимой предпосылкой развития нового естествознания. Связанное с рассмотренным выше учением Кампанеллы в «двух книгах», оно обеспечило автономию науки.

Но этим не исчерпываются те ограничения, которые налагает Кампанелла-богослов на бога-творца. Божественное всеведение не означает, по учению Кампанеллы, полную возможность неограниченного произвола. Бог Кампанеллы подчинен законам строгой логики. Он «не может себе противоречить» (20, стр. 92). Таким образом, предшествующие решения божественной воли уже тем самым ограничивают его дальнейшие возможности. Бог «не может одной и той же вещи одновременно даровать бытие и небытие» (19, стр. 110). Он не может выйти за пределы им установленных законов: не в божественной власти нарушить правила арифметики и сделать так, чтобы 2 плюс 5 не было 7.

Самое же существенное — в определении божественного закона. Дав миру общие законы движения и бытия, бог Кампанеллы «не заботится о частностях» (20, стр. 186), он не действует непосредственно. Божественное предписание в мире не есть абсолютная и не подлежащая изменению воля монарха-бюрократа, предусматривающего все до последних мелочей. Дело бога лишь общая закономерность. Его воля лишь совокупность возможностей. В рамках общих закономерностей остается место для отклонений и случайностей, не зависящих от непосредственного вмешательства божественной воли.

Так бог Кампанеллы, несмотря на сохранившиеся в его философии существенные черты пантеизма (учение о всеобщей одушевленности природы), оказывается богом деистической философии. Он выносится за скобки в общей картине природы, и не случайно в «Богословии» Кампанеллы воскресает старинная метафора бога-часовщика, который завел механизм природных движений подобно колесикам часов (90, стр. 224).

Глава 4. Натурфилософия и наука

Кампанелла был современником и сверстником Галилея. Их имена современники часто произносили вместе. Когда Кампанелла появился в Париже, М. Мерсенн, друг Декарта, писал: «Если бы еще здесь был и Галилей, я утратил бы охоту ехать в Италию: мы имели бы здесь двух величайших ее сыновей!» Их имена стоят рядом в истории итальянской мысли начала XVII столетия.

Их первые встречи относятся к 1593 г.: в Падуе встретились молодой профессор математики и беглый монах-философ. Из неаполитанской тюрьмы Кампанелла писал далекому другу восторженные письма по поводу появления его новых книг, высказывал свои мысли и возражения. «О если бы мне можно было обо всем этом поговорить с тобой!» (25, стр. 167). Он был единственным, кто в 1616 г. не побоялся выступить в защиту тосканского астронома и «нового метода философии», направив в Рим в разгар полемики вокруг запрещения коперниканства «Апологию Галилея». Друзья сообщали Галилею о появлении в Риме напечатанной в Германии в 1623 г. «Апологии» с ее «великолепными и неопровержимыми доводами». И когда в 1633 г. вновь сгустились тучи над Галилеем, Кампанелла, рискуя непрочной и недавно обретенной свободой, ринулся в бой против римских инквизиторов и богословов.