Евгений Ланн - Диккенс

Чарльз уже послал письмо Мерайе. С трепетом он ждет ответа. Ответ дипломатический — о чувствах к Чарльзу ни слова, но зато много слов о Париже. Впрочем, она объясняет свое молчание — ей неизвестен был адрес Чарльза. И в конце упоминание: в начале нового года она будет в Лондоне.

Она возвращается из Парижа. Чарльз томился и страдал слишком долго. Скоро день его совершеннолетия, он уже не юнец и может спросить ее без обиняков, согласна ли она выйти за него замуж.

Он задает этот вопрос. И в ответ слышит, что мистер и миссис Биднелл по-прежнему считают его неподходящим для нее супругом. Она примерная дочь и даже не может себе представить такого пассажа — свадьбы без разрешения обожаемых родителей.

Все ясно. Сердце его вот-вот разорвется от горя. Она его не любит, сомнений нет. И не должно быть колебаний. Надо вырвать из сердца эту любовь.

Он загружает свой день доверху — кроме утомительной работы на галлерее прессы, он снова проводит много часов в суде и дает судебные отчеты, но и этого мало ему. И он находит время для устройства домашних спектаклей. Зрителям рассылаются билеты, приглашаются знакомые всех членов семьи. В квартирке на Бентинк-стрит бывает очень тесно и очень шумно. Но на скуку пожаловаться нельзя. Он не боится утомить зрителей, эта мысль не приходит Чарльзу в голову. Участники спектакля не боятся утомить и себя. Зрелище может удовлетворить разнообразные вкусы. На сцене можно увидеть «Пролог», оперу «Клари», идущую под аккомпанемент Фанни, интерлюдию «Женатый холостяк» и даже водевиль «Любители и актеры».

Он пробует повторить свой драматургический опыт. Раньше он переделал Гольдони, теперь он берется за переделку Шекспира. Для домашнего спектакля можно посягнуть и на Шекспира и написать, например, пародию на «Отелло». Но нет необходимости придерживаться строго академических правил, и зритель должен знать, кого имеет в виду автор, вводя новых участников в трагедию. И зрители знают, они могут легко догадаться, что Чарльз посягнул не только на Шекспира, но и на своего собственного отца. Каждый узнает в «великом неплательщике» мистера Джона Диккенса.

Но образ Мерайи не тускнеет. Чарльз страдает. Много лет спустя он напишет Мерайе, давно ставшей уже миссис Винтер: «Моя безграничная преданность вам и нежность, не нашедшая отклика в те тяжелые годы… оставила во мне такой глубокий след, что этим я объясняю мою сдержанность, которая совсем несвойственна моей натуре, но, тем не менее, заставляет меня скупиться на проявления любви даже к моим детям…»

Итак, работа и работа. Как отдушина для творческой фантазии — режиссура домашних спектаклей и участие в них. Но удовлетворения нет.

Он считается прекрасным репортером, он получает завидный гонорар — пять гиней в неделю — пятьдесят пять рублей. Но разве он видел себя репортером в своих детских мечтах? Репортерская работа требует добросовестности и сообразительности, как и всякая работа. Но в ней нет места фантазии. Плох тот репортер, который дает волю воображению. Оратор не узнает произнесенной им речи, очевидец происшествия станет недоумевать, о том ли происшествии говорится в заметке. Скетч — не отчет и не заметка. В нем можно и пофантазировать. Надо выбрать какой-нибудь эпизод, происшествие, событие и рассказать о том, что произошло. Можно, конечно, описать что-нибудь, достойное описания, даже если ничего не случилось. Но, пожалуй, будет занимательней, если выбрать какой-нибудь эпизод. Скажем, из повседневной жизни.

Такой случай представился очень скоро. Джон Диккенс созвал своих приятелей на обед. Этот обед он задумал дать в честь своего шурина Томаса Барроу. Но по своей беззаботности он не задумался над тем, приятно ли будет старому холостяку такое чествование. Мистер Барроу оказывал покровительство мистеру Джону Диккенсу, но терпеть не мог его словоизвержений. А кроме того, холостяк, привыкший обедать в таверне, не любил обедать в семейных домах, даже у сестры. Отказаться от посещения все же было неудобно, и старик согласился. Он отправился к Диккенсам.

Репортер должен быть точным и не позволил бы себе измыслить, что мистер Томас Барроу проплутал немало времени, прежде чем попал на званый обед. Но разве не соблазнительно пофантазировать и заставить гостей то и дело с тоской взглядывать на часы в ожидании яств, которые могут перестояться на плите, пока герой торжества блуждает по Лондону, словно по индийским джунглям? А когда мистер Барроу, наконец, появляется, его ждет испытание, которого он терпеть не может: болтливость мистера Диккенса и тосты. Но радушному и легкомысленному мистеру Диккенсу нет до этого дела, и бедный герой должен произносить ответные спичи. И в довершение всего мистер Барроу, возвращаясь домой, промокает до костей под привычным лондонским дождиком.

Очерк написан. Заглавие выдумать нетрудно: «Обед на Поплер Уок». Но как подписать?

Чарльз перебирает десятки псевдонимов. И вдруг в голову приходит странное, короткое имя: Боз.

Этот обрубок имени, это прозвище создано в недрах семьи Диккенсов. Младший брат Чарльза, Огастес, в детских играх охотно исполнял роль Мозеса — одного из участников прославленного романа Гольдсмита «Векфильдский викарий». Но маленький Огастес произносил очень смешно, в нос, имя «Мозес» — у него выходил «Боз».

И Чарльз подписывает под перебеленным скетчем: «Боз».

Журнал, которому надлежит прославить это «неведомое пока» имя, намечен уже раньше. Это «Ежемесячный журнал» — «Монсли Мэгезин». Его издает капитан Холланд, сражавшийся рядом с самим Боливаром за объединение южноамериканских республик. Редактору нравится «Обед на Поплер Уок». Подпись незнакомая — по-видимому, новичок. Он принимает очерк — вернее, не очерк, но скетч, короткий рассказ.

Очередной номер «Монсли Мэгезин» выходит. У Чарльза рябит в глазах, когда он впивается в оглавление. Боз… Такое короткое имя, оно бы бросилось в глаза. Но, увы, его нет. Конечно, редактор не успел поместить скетч.

Чарльз убеждает себя, что это именно так. И бодро берется за другую тему. Совсем недавно на один из домашних спектаклей была приглашена некая уксусная, всегда и всем недовольная, придирчивая леди. А также мистер Томас Барроу. Ставили «Отелло» с дополнительным персонажем, который не значился у Шекспира в списке действующих лиц. У мистера Барроу был «конек» — он считал себя лучшим в Англии знатоком Шекспира. У сидевшей рядом с ним уксусной леди не было этого «конька», но нетрудно было предугадать последствия такого соседства уксусной леди со знатоком Шекспира.

Чуть-чуть фантазии, и скетч о домашнем спектакле с придирчивой леди и «дядей Томом» начат. Но писать его можно только урывками, как и первый рассказ.