Стюарт Каган - Кремлевский волк

Он гордо выпятил грудь вперед.

- Это я рекомендовал Николая Булганина в партию. И видишь, как он далеко пошел.

Лазарь усмехнулся. Пусть Михаил играет роль старшего брата. Было видно, что ему это нравилось. Но Лазарь понимал, что личные достижения не могли определяться выдвижением на должность в местные карательные органы. Нет, успех определялся только в Москве, на основе личных контактов. Лазарю все члены партии казались одинаковыми, их всех распирало чувство превосходства, как будто все они разом стали царями. Смешно!

- А Роза? - спросил он. - Где она, знаешь?

Широкая улыбка растянулась на лице Михаила.

- Со мной, конечно, - самодовольно произнес он.

- И…, - начал было расспрашивать Лазарь, но, увидев опущенные глаза Михаила, замолчал.

- Роза тебе сама все расскажет. Дядя Левик в Америке, Моррис тоже, и его жена. Может быть, ты даже ее помнишь. Хана Гутман из Кишинева. Они познакомились в Мозыре и поженились. А сейчас они в Америке. Вроде бы хорошо устроились. Занимаются пошивкой одежды. Кто знает? Вероятно, теперь они капиталисты. Ты же знаешь дядю Левика. Кажется, они живут в Нью-Йорке, хотя кто-то говорил, что они переехали в Филадельфию. Про детей я ничего не знаю.

Он собирался продолжить свой рассказ, но, взглянув в лицо младшего брата, решил остановиться. Михаил вздохнул и посмотрел в глаза Лазарю.

- Я много не знаю. Розу я нашел работавшей в больнице в Сураже. Она тогда мало чего рассказала. А теперь вообще не говорит о прошлом. Все, чего я смог от нее добиться, это то, что она хочет стать врачом. Такие мечты в середине революции, в середине войны - это просто не реально. Лучше бы вышла замуж и воспитывала бы детей. Партии ведь нужны свежие кадры. Я ее не понимаю.

Лазарь кивнул. Он повернулся в сторону Никиты. Тот продолжал горячо спорить с Булганиным, в каком направлении следует теперь идти стране. Она в состоянии войны, настаивал Никита, и очень важно срочно навести порядок в экономике. Он призывал к жесткому государственному контролю, к расширению экспроприации и конфискации хлеба у крестьянства, у которого все уже и так было отнято.

- Военный коммунизм, - был ответ Булганина. - Вот вы что защищаете, а это приведет за собой поголовную милитаризацию большевиками всей Советской Республики. А большевики станут новым генералитетом.

Лазарю уже знал об этих разговорах. Об этом много говорили в Москве. То, что вводилось, как временная мера, осталось потом навсегда.

Роза почти не изменилась. Лазарь сразу это увидел, как только вошел в маленькую квартирку Михаила. Она сидела у кофейного столика. Елена Булганина, жена Николая, тоже была здесь. Она только что закончила зажигать еврейские поминальные свечи, занимавшие целый угол на кухне, с обязательным прочтением еврейской поминальной молитвы «кадиш». Лазарь сразу понял, что жена Булганина еврейка, и подумал, что именно это обстоятельство и могло так благоприятно отразиться на карьере ее мужа. (Прим. пер. Речь идет о жене Булганина Елене Михайловне Коровиной).

У Розы по-прежнему были густые темные волосы и жгучие смоляные глаза. Она стала еще красивее. Роза была не очень высокой, но от нее исходила какая-то сила, и не только физическая. Лазарь мог видеть ее сильные и стройные ноги, но в ней еще была какая-то внутренняя сила. Весь вечер она молчала, хотя ей было приятно вновь увидеть Лазаря. Ему казалось, что она еще не определилась со своей жизнью. Она нуждалась в помощи. Ей надо было убедиться, что у нее надежный тыл, и она сама контролирует ситуацию. Лазарю нравился такой подход к делу. Это тоже была его тактика.

Другие были не похожи на них. Михаил со своей женой то негодовали по поводу интервенции, то предавались грустным воспоминаниям о судьбах своих семей. Юрий во всем поддакивал Михаилу. Лазарь даже бы и не заметил Юрия, если бы не его постоянно дымящая папироса, которую он то зажигал, то тушил, стараясь обратить на себя внимание. Роза была не такая. Она много не говорила, но если что-то и вставляла в общий разговор, то ее мысль оказывалась взвешенной, а слова были точными и весомыми. Наконец, Булганины ушли домой, братья отправились спать, и Лазарь с Розой смогли поговорить вдвоем, сидя за маленьким кухонным столом. То, что она сказала, казалось, было давно отрепетировано, так плавно и ритмично звучала ее речь.

- Нас заставили уехать из Кабанов. Кто-то говорил, что немцы уже близко. Кто-то предполагал, что нас переселят в глубь России, выделят жилье и дадут землю. Одни говорили, что это распоряжение царя, другие - приказ нового революционного правительства. У нас почти не было продуктов, даже продать или обменять было нечего. Отец почти ослеп, он уже не мог отличить меня от мамы. Но сам он в этом не хотел признаваться. Он передвигался по дому, натыкался на мебель и дверные косяки, но ничего не говорил. Затем он просто запомнил все выступы и выпуклости обстановки, и мы с мамой только следили, чтобы ничего не передвигалось и не переставлялось. Мы делали вид, что ничего не замечали.

Роза взглянула на поминальные свечи, мерцавшие в кухонном углу. Лазарь тоже посмотрел на них, но ничего не сказал. Он ждал, пусть она сама все расскажет.

- Ситуация ухудшалась. Из Кабанов почти все разъехались. Каждый день кто-нибудь отправлялся в путь. Люди часто не знали, куда им податься. Кто-то ехал на север, кто-то - на юг. Они, как наш отец, словно бродили впотьмах, натыкаясь на препятствия и ощупывая их.

Она закрыла глаза и откинулась на спинку стула. Ей вспомнились разные подробности. Лазарь видел, как она вся содрогалась, но понимал, что ей не хотелось делиться с ним мучительными воспоминаниями.

- Наконец, и мы уехали. Мы продали все, что не могли увезти с собой и уехали. Мы пытались найти дом или хотя бы какое-то место, где бы могли поселиться, как и тысячи других людей. Мы все чего-то искали. Я даже не знаю, что именно. Наш дом было то, что мы несли на себе. Мама не захотела расставаться со своими кастрюлями, горшками и даже тарелками. У сына раввина мы купили старую клячу и запрягли его в старую повозку дяди Левика, ты должен ее помнить.

Лазарь хорошо помнил эту повозку, на которой дядя Левик разъезжал с товаром по округе. Мальчишкой ему часто приходилось спать на этой повозке, когда они возвращались домой. Иногда, в особенно прохладные ночи, он согревался под мягкими кожами, как под одеялом. Он взглянул на Розу. Она замолчала, чтобы дать ему возможность вспомнить. Он кивнул в знак благодарности, и она снова стала рассказывать.

- Странно, как все происходит. Нам не удалось уйти далеко. Мы похоронили маму в поле у дороги. Я даже теперь не знаю, где. У нее было плохо с сердцем. Она утром разговаривала, днем вздремнула, а вечером уже лежала в земле. Ничего не предвещало ее смерти, она даже не простилась с нами. Отец ничего не сказал. Какие-то люди помогли нам, и все.