Елена Морозова - Маркиз де Сад

Итак, литературный дар, бесспорно, унаследованный Донасьеном Альфонсом Франсуа от отца и дяди, — единственное, что досталось ему от семьи в полной мере, и этот дар доставлял ему не меньше удовольствия, чем погоня за наслаждениями. А когда на бумагу ложились строчки чувствительные и эротические, процесс писания доставлял ему двойное удовольствие. Наверно, поэтому возникло предположение, что большое, на восемь страниц, письмо к Лор де Лори, в котором де Сад то умоляет красавицу вернуть ему любовь, то грозится отомстить, то рыдает от горя, — всего лишь литературная мистификация, сочиненная «на заданную тему», ибо впоследствии Донасьен велел переписать письмо и наряду с другими юношескими сочинениями включил в сборник под названием «Разрозненные произведения».

Что касается материальной стороны наследства, в этом вопросе Донасьен чувствовал себя обиженным и обделенным. Во-первых, он ожидал от матери не только фамильных бриллиантов, отходивших к его будущей жене с условием впоследствии передать их детям. Впрочем, граф также был не слишком доволен супругой и в письме к аббату сообщал, что при составлении брачного контракта «мадам де Сад продержала нас три дня и в каждый из этих дней придумывала все новые и новые сложности. Поистине это ужасная женщина. Ее сын еще успеет в этом убедиться». Во-вторых, отец оказался настолько скуп на наличные деньги, что после уплаты кое-каких долгов у Донасьена ничего не осталось на карманные расходы. Монтреи также постарались наделить молодых в основном жильем, мебелью, рентой, а не наличностью: Председательша понимала, что со своими аппетитами Донасьен пустит на ветер любое состояние. Пусть мальчик сначала остепенится, а потом они раскроют кошелек! В-третьих, сразу после свадьбы Донасьен обнаружил, что, передав ему должность наместника, отец забрал доход с нее за три года вперед! Но и граф был возмущен не менее сына: Донасьен наделал столько долгов, что часть из них ему пришлось уплатить.

И все же событие свершилось! Ранним утром 1 мая 1763 года оба семейства отправились в Версаль — получить под брачным контрактом августейший автограф короля Людовика XV, следом за которым контракт подписали дофин, дофина, герцог Беррийский, граф Прованский, дочери короля, принц Конде, принц де Конти и мадемуазель де Сане. Неслыханная милость для опального графа де Сада! Впрочем, для организации сей пышной церемонии постарались и Монтреи. А имени жениха опять не повезло: его записали как Донасьена Адольфа Франсуа. Если бы Донасьен был на месте, он бы непременно внес ясность в этот животрепещущий для него вопрос. Если бы был… Но его там не было, так как он все еще пребывал в Авиньоне: долечивался и выяснял отношения с очаровательной Лор де Лори.

Королевская подпись на брачном контракте настолько польстила самолюбию Монтреев, что они закрыли глаза на отсутствие во время церемонии жениха. Хотя и у Монтреев, и у графа де Сада в душе ощущался неприятный холодок: а вдруг Донасьен не явится даже на венчание? Кем тогда его заменить? Единственное утешение для Председательши — неведение, в котором пребывала Рене-Пелажи относительно истинных причин отсутствия ее будущего супруга. Как добрая христианка, она была готова принять даруемого ей Богом супруга, любить его и подчиняться ему. Но она даже не подозревает, каких жертв потребует от нее сей супруг…

15 мая в доме председателя де Монтрея прошла церемония подписания брачного договора в присутствии нотариусов, иначе говоря — договоренности, достигнутые во время переговоров de facto, получили оформление de jure. В последнюю минуту блудный сын, отягощенный дарами в виде огромных авиньонских артишоков, все же прибыл в столицу, дабы узнать, какие блестящие перспективы сулит ему предстоящая женитьба. Как было сказано, он изрядно разочаровался, узнав, что отойдет ему по брачному договору: отец передавал ему во владение земли в Ла-Косте, Мазане, Сомане, а также ферму Кабанн, но выговаривал себе право распоряжаться значительной частью доходов с этих земель. Триста тысяч ливров приданого Рене-Пелажи будут приносить ренту, с тем чтобы капитал впоследствии отошел по наследству к детям. Потом еще кое-что по мелочам, и, наконец, обязательство маркиза выделить жене четыре тысячи ливров ренты на случай, если та останется вдовой. В скобках заметим: о, сколько крови попортят ему эти четыре тысячи! Однако серьезных поводов для недовольства у Донасьена не было — ведь благодаря женитьбе он за два года до официального совершеннолетия получал право совершать сделки с любым видом имущества.

Наконец, 17 мая 1763 года в церкви прихода святой Марии-Магдалины в присутствии многочисленных свидетелей маркиз Донасьен Альфонс Франсуа де Сад вступил в брак с девицей Рене-Пелажи де Монтрей. Граф де Сад имел теперь право умыть руки и удалиться на покой. Он сделал для сына все, что мог, теперь пусть с ним возятся Монтреи. Ведь он даже раздобыл для негодника завидную привилегию ездить в карете короля и охотиться вместе с его величеством, а этот мальчишка и не подумал ею воспользоваться.

«Существуют пороки, о которых лучше не говорить, ибо рискуешь разоблачить их, не будучи в состоянии их исправить. Каким образом участники этих тайных мерзостей смогли бы вернуться на путь добродетели, на которую они уже не способны? <…> Негодование переходит в сострадание, когда задумаешься о пучине мерзости, в которую погружаются иные чудовищно развращенные существа», — с плохо скрываемым негодованием писал о либертинаже и либертенах Луи Себастьян Мерсье в «Картинах Парижа». В дальнейшем, будучи одним из авторов альманаха «Суд Аполлона, или Суд в последней инстанции, выносимый всеми здравствующими ныне авторами», Мерсье направит свое перо против мерзостей гнусного писателя Сада. А пока юный Донасьен Альфонс Франсуа вкушал неведомые прежде прелести семейной жизни: жена его обожала, теща боготворила, тесть был почтителен. И «чудовищно развращенное существо», каковым молва считала Донасьена, на некоторое время перестал стремиться в «пучины мерзости». Однако отношения с отцом у него испортились окончательно. «Пусть делает что хочет, отныне я ни во что не вмешиваюсь», — обиженно писал граф. Хотя он поселился в двух шагах от молодых, которым Монтреи предоставили целый этаж в доме на улице Нев-дю-Люксамбур, Донасьен никогда не мог выбрать время, чтобы зайти к отцу. Зато мадам де Монтрей была готова защищать Донасьена ото всех и вся. «Ваш племянник является самым любезным зятем, какого только можно пожелать, он умен, кроток и вашими стараниями получил превосходное воспитание», — с восторгом сообщала она аббату де Саду. Председательша даже пыталась убедить графа, что он несправедлив к сыну — ведь мальчик молод, у него еще ветер в голове…