Анатолий Кожевников - Записки истребителя

Надо стремиться в совершенстве овладеть своей профессией, повседневно учиться, тренироваться каждый день. Обо всем этом мы говорили в группе.

Решив, что сегодня вылета уже не будет, я рекомендую летчикам повнимательнее проверить самолеты.

Пусть их смотрели механики. Глаз хорошо, а два лучше.

В это время стоявший на плоскости моего самолета Васильев замахал руками, а потом громко закричал:

- Снаряд! Зенитный снаряд!

Летчики бросились к Васильеву. На картере двигателя в развале цилиндров лежал 85-миллиметровый снаряд. Он пробил дюралевый капот, но не разорвался и потому не причинил вреда. Вот так штука. Не зря говорят, каких только чуде не бывает на войне! При встрече с самолетом снаряд обладал запасом энергии не большим, чем ее требуется, чтобы пробить дюралевый одномиллиметровый капот. Это было буквально последним его движением, подобным последнему шагу, который делает израсходовавший все свои силы человек. Снаряд не разорвался даже от соприкосновения с горячими цилиндрами работающего двигателя.

Взять снаряд в руки никто не решался. Подошел техник по вооружению Павлычев, он внимательно осмотрел немецкий "гостинец" и, убедившись в неисправности взрывателя, уверенно снял снаряд.

Пусть снаряд не взорвался в воздухе. Но как же я не почувствовал силы его удара? Произошло это, по всей вероятности, тогда, когда зенитные снаряды рвались в непосредственной близости, заглушая остальные звуки.

Когда спустились сумерки и стало очевидно, что вылета больше не будет, летчики направились в столовую.

- Хорошего поросеночка подложили тебе фрицы на ужин, - шутили они по дороге.

А после ужина как ни в чем не бывало мы танцевали под баян. Танцевали лихо, с определенным фронтовым шиком, применяя те же па, что и на паркетном полу. Только вид танцоров был не шикарный: выцветшие на солнце гимнастерки, кирзовые сапоги, шлемофоны вместо фуражек. Но девушки одеты по-праздничному. Они пришли из соседней деревни, как приходили и до этого в хорошие летние вечера. Они не обижались, что им приходилось возвращаться ночью одним без провожающих: летчикам нужно было хорошо выспаться перед очередными боями.

С наступлением темноты тучи разошлись. Звездное небо обещало хороший летный день.

Перед утром меня разбудил Вася Соколов.

- Ты в сны веришь? - спросил он. - Не сердись.

Я тоже не верю, но на душе что-то не особенно весело.

Понимаешь, вот говорю сам себе, что все это ерунда, бабушкины сказки, предрассудки разного рода, а что-то грудь давит, какое-то предчувствие. Точно такое чувство, как и тогда, когда меня над излучиной у Давыдовки сбили.

Вид у Васи действительно беспокойный, и я не мешаю ему говорить.

- Снится мне, - продолжает Соколов, - что идем мы с тобой в Кинешме около моего дома и будто бы мы незнакомы. Смотрю, а ты отходишь все дальше и дальше, потом погрозил мне и говоришь: "Смерти боишься. Эх ты, чудак, а мы с ней, знаешь, рядышком".

- И тут ты проснулся? - с насмешкой спросил Орловский.

- И тут я проснулся, - не заметив насмешки, подтвердил Вася.

- Черт с им, со сном! Смерть с нами рядом, да не в обнимку,- сказал я как можно спокойнее.- Вставайте, а то еще что-нибудь приснится.

- Ночи стали длинные, спим много, вот и лезет в голову всякая ерунда, добавил Кузьмин, выглядывая в окно. - Погодка хороша, облачность шесть баллов.

Самый раз для разведки. Сегодня порезвимся по шоссейным дорогам.

Его больше всего увлекала штурмовка автомашин.

- Знаешь, Кузя, что я думаю? Бить немцев надо не поодиночке, а пачками. Надо выбирать более компактные цели, а не размениваться на мелочи. Правда, мы машин сожгли порядочно, но может случиться и так, что из-за одного автомобиля или подводы от нас останутся рожки да ножки. Не жаль, что собьют, а жаль глупо голову потерять..

Кузя и сам думал об этом, но почему-то не решался мне говорить. Теперь он полностью согласился с моими доводами и в подтверждение привел свои.

Разговаривая, мы пришли в столовую. Начинало светать. Повариха тетя Катя, полная женщина, как обычно, весело пожелала счастливого дня. Она всегда с особенной любовью говорила: "Мои ястребки пришли", выражая в полной мере то доброе отношение к нам, истребителям; которое было у работников тыла.

Лишь только закончили завтракать, в столовую вошел начальник штаба и пригласил меня и Соколова на командный пункт.

- Нужно установить, куда и за чем движутся колонны автомашин. Если они движутся с грузом к населенному пункту вблизи линии фронта, то можно заключить, что неприятель пополняет запасы и готовится к зиме. Если же к железнодорожным станциям, не будет ошибкой думать о переброске техники по железной дороге к Сталинграду.

Дороги начали слегка подсыхать, автомобильное движение на них восстановилось. Мы это хорошо видели. Когда встречаешь вражеские автомобили, так и хочется с пикирования дать по ним одну - две очереди.

Но главная наша задача не в этом: надо установить пункты разгрузки в стороне от железной дороги. И, преодолевая искушение, мы не трогаем машин. Отмечаем новые склады боепитания, не существовавшие ранее.

Груженые машины идут в сторону фронта.

Собранные сведения позволяют сделать определенный вывод. Можно возвращаться домой, но мы решаем просмотреть железнодорожные перегоны.

Полет протекает удивительно спокойно, кажется, зенитная оборона противника снята. Маскируясь шестибалльной облачностью, наблюдая в образовавшиеся в ней "окна" за движением на земле, мы безнаказанно кружим над противником.

На железной дороге тихо. До станции Валуйки нам не встретилось ни одного поезда, лишь небольшие эшелоны без паровозов одиноко стояли на перегонах. Но вот вдали показался дымок - это, несомненно, паровоз. Продолжаем полет, не меняя курса. Дав сигнал Соколову "Атакую один", я пошел вниз. Вася решил не отставать. Но лишь только вышли под облака, как зенитная артиллерия начала засыпать подоблачное пространство: били пулеметы и малокалиберные автоматические пушки, установленные на платформах эшелона.

Ехала пехота. Несколько секунд - и наши пулеметно-пушечные очереди прострочили крыши вагонов. Еще атака - и, набирая высоту, мы развернулись на свою территорию, стараясь выйти из завесы зенитного огня.

Сильный внезапный удар заставил меня съежиться.

Самолет словно остановился и сразу же бессильно свалился на правое крыло. Я бросил взгляд на правую плоскость. Рядом с кабиной в крыле зияла огромная дыра, самолет почти не слушался управления. "Прыгать", мелькнула мысль. "Но кругом фашисты", - сразу же возникла другая.

Огромным усилием вывожу машину из глубокой спирали. О противозенитном маневре не было и речи, подбитый самолет мог лететь лишь прямолинейно. Огонь, утихший на несколько секунд, возобновился с новой силой. Тяжелее всего чувствовать себя беспомощным и полагаться целиком на удачу. Словно не ты управляешь судьбой, а она крепко-крепко держит тебя в своих руках. Ах, какими бесконечно длинными кажутся минуты! Разрывы снарядов сгущаются правее самолета. Значит, немецкие зенитчики не учитывают скольжения подбитой машины. Кажется, я ухожу от судьбы...