Александр Романов - Книга воспоминаний

— Вы только повторяете слово в слово то, что другие нашли ценою долгих исканий, но вы не понимаете, что это значит. Вы никогда не выдержите экзаменов.

Четырехлетняя программа, выработанная им, заключала в себе астрономию, теорию девиации, океанографию, теоретическую и практическую артиллерию, теорию кораблестроения, военную и морскую стратегию и тактику, военную и морскую администрацию и уставы, теорию кораблевождения, политическую экономию, теоретическую и практическую фортификацию, историю русского и главнейших из иностранных флотов… Мои преподаватели, все выдающиеся специалисты, не разделяли мнения моего неумолимого наставника.

Поощренный ими, я заинтересовался моими новыми предметами. Теоретические занятия дома сопровождались посещением военных судов и портовых сооружений. Каждое лето я проводил три месяца в плавании на крейсере, на котором плавали кадеты и гардемарины Морского Корпуса. Мои родители все ещё надеялись, что железная дисциплина, царившая на корабле, заставит меня в последний момент переменить мое решение.

Я ясно помню, как я покинул нашу летнюю резиденцию в Михайловском дворце, чтобы отправиться в первое плавание. Маленькая дворцовая церковь была переполнена нашими родными, лицами свиты и дворовыми служащими, и, когда священник по окончании молебна, дал мне приложиться ко кресту, моя мать заплакала. Слова особой молитвы о плавающих и путешествующих преувеличили в её глазах те опасности, которые ожидали её сына.

— Ну пойдемте, — нервно сказал мой отец, и все мы поехали в Петергофский порт, откуда яхта герцога Евгения Лейхтенбергского должна была доставить меня на борт «Варяга». Ощущая на лице трепетание лент моей матросской фуражки и любуясь своими широкими черными штанами, я кое-как попрощался с родителями. Мои мысли были далеко. Лица моих родителей и братьев казались неясными и отдаленными. Здесь ещё в Петергофском порту, они впервые как бы отошли из моей жизни и никогда не играли в ней прежней значительной роли.

Я был весел, как узник в последний день тюремного заключения. И даже присутствие моего мрачного воспитателя, сопровождающего меня во время моего первого плавания, не могло помешать моему счастью.

К вечеру мы прибыли в Тверминэ — маленький портовый городок на побережье Финляндии, где эскадра Морского Корпуса встала на якорь. Адмирал отдал приказ, и на «Варяге» опустили паровой катер, управляемый кадетами моего возраста. Они с любопытством смотрели на меня, видимо, раздумывая, принесет ли пребывание Высочайшей особы на борту их корабля им лишние хлопоты и нарушение заведенного распорядка жизни.

Адмирал Брилкин обратился ко мне с несколькими словами приветствия, и затем меня отвели в мою каюту. Моим мечтам не суждено было целиком осуществиться: хотя с этого момента я и вступил в состав русского флота, меня все же отделили от остальных кадет и не позволили спать вместе с ними на нижней палубе. Вместо того, чтобы есть вместе с кадетами в их общей кают-компании, я должен был завтракать и обедать в обществе адмирала и его штаба. С точки зрения образовательной, — это, конечно, было преимуществом для меня, так как, бывая постоянно в обществе старших офицеров, я мог многому полезному научиться, но тогда мне это очень не понравилось. Я боялся, что кадеты будут коситься на мое привилегированное положение и не захотят со мною дружить.

Первый обед прошел напряженно. Присутствующие предпочитали молчать и бросали друг на друга предостерегающие взгляды. Прошло несколько недель, прежде чем мне удалось убедить моих подозрительных менторов в моей полной дискретности с первого момента.

Я сознавал, что мне предстояла серьезная борьба. После обеда, вернувшись в мою каюту, я нашел на койке большую, жирную кошку.

Она довольно мурлыкала и ожидала, что её приласкают. Безошибочный животный инстинкт подсказывал ей, что она встретит в моем лице друга, и это наполняло мое сердце бесконечной благодарностью.

Эту первую ночь на «Варяге» мы провели на койке вместе, свернувшись калачиками. В моей каюте пахло свежей смолой. Плеск волны, которая ударялась о корму, действовал на мои натянутые нервы успокаивающе. Я лежал на спине, прислушиваясь к перезвону склянок на окружавших нас судах. Время от времени я слышал сонный голос вахтенного, кричавшего в темноту: Кто гребет? Я думал о новой жизни, которая начинается завтра. Я вспоминал лица кадет, которых я увидел в катере, и строил различные планы о том, как бы их расположить в свою пользу. Широкие, железные перекладины над моей головой напоминали мне о суровой дисциплине во флоте, но мое детство уже приучило меня повиноваться и не ожидать поблажек. Я встал с койки, открыл чемодан и вынул иконку Св. Благоверного Великого князя Александра Невского — моего святого. Отныне он должен был охранять меня на моем новом пути.

Шум уборки палубы разбудил меня на рассвете. Сперва я удивился, но потом вспомнил, что нахожусь на палубе корабля. Выглянув в иллюминатор, я увидел многочисленные катера, бороздившие поверхность моря. Я вскочил с койки. Начинался интересный день. Палуба блестела, вычищенная песком и камнем, и было прямо грешно ступать по её ещё невысохшей поверхности. Пробираясь на цыпочках у кормы, я наткнулся на группу кадет на утренних занятиях. Я остановился, придумывая соответствующее приветствие…

— Эй вы, — крикнул мне стройный белокурый мальчик: — вы хорошо выспались?

Я ответил, что никогда ещё в жизни я не спал так хорошо. Кадеты мало помалу приблизились ко мне. Лед был сломан.

Меня засыпали вопросами: до которого часа мне позволяли спать дома? Сколько комнат в нашем дворце? Правда ли, что я собираюсь сделаться моряком? Часто ли я вижу Государя? Правда ли, что говорят о его физической силе? Собираются ли и другие Великие Князья поступить во флот?

Они жадно ловили мои ответы. Очень удивились, а потом обрадовались, узнав, что сам Наследник вставал в шесть часов утра. Оказалось, что известие о моем поступлении во флот произвело в Морском Корпусе сенсацию, и кадеты «Варяга» считали особой честью, что я буду плавать именно на их судне.

— Это заткнет тех гвардейских офицеров, которые до сих пор всегда хвастались, что все Великие Князья служат в их полках, — веско заключил высокий кадет: — отныне флот будет также иметь своего представителя в Императорской Семье.

Я покраснел от удовольствия. Я заявил, что очень сожалею, что мне не позволили спать и есть вместе с остальными кадетами. Они уверили, что никто даже не обратил на это внимания. По их мнению, было вполне понятно, что адмирал предпринял особые меры для моей безопасности.