Александр Перцев - Молодой Ясперс: рождение экзистенциализма из пены психиатрии

Понятно, что учебу в университете пришлось отложить — как минимум, на семестр[64]. После курса лечения в Баденвайлере К. Ясперс отправился отдыхать в привычные места, на Нордерней и в Ольденбург. К зимнему семестру он отправился в университет Гейдельберга, чтобы изучать право. Это намерение было зафиксировано в его аттестате зрелости; право изучал отец; К. Ясперс обещал отцу, что пойдет по его стопам.

Но… Как это было и с Фридрихом Ницше, именно болезнь заставила Карла Ясперса отказаться от навязанного взрослыми выбора. Перед лицом смерти юноша решил, что не стоит тратить недолгую жизнь (так он думал тогда!) на изучение чего‑то неподлинного, выбранного из чувства долга или чувства благодарности отцу. Ему захотелось выбрать что‑то свое. Настоящее, предназначенное жизнью только для него. Жизненное призвание… То, к чему его властно призывает сама жизнь. В этом, правда, еще предстояло разобраться…

Поэтому студент, записавшийся на юридический факультет, стал, по его собственному признанию, «любителем истории искусств и философии»[65]. Первым делом он прослушал лекции знаменитого историка философии Куно Фишера об Артуре Шопенгауэре. Первое впечатление было восторженным: «Он говорил действительно великолепно»[66]. Однако в дальнейшем Фишер Ясперса разочаровал. Неделю спустя новоиспеченный студент записал: «Куно Фишер импонирует только в первый момент»[67]. Историк философии показался К. Ясперсу чересчур много мнящим о себе. Единственным преподавателем, лекции которого К. Ясперс выдержал на протяжении всего семестра, был Генри Тоде, который читал историю итальянской живописи Высокого Возрождения.

В общем, можно сказать, что в рамках той свободы, какую позволяло ему недужное тело, К. Ясперс занимался «прожиганием жизни». Он ходил не на те лекции, на которые ему было положено ходить. Он изобретал себе самые диковинные занятия. Он наслаждался, занимаясь лишним — вместо необходимого. Он научился играть в бильярд (что было сущим подвигом для человека, полностью отрешенного от физических нагрузок). Он по четыре раза в неделю ездил на спектакли театра в Мангейм и часто сидел в кафе. Он брал уроки французского и итальянского языка, а также уроки рисования. Несмотря на все свое «зазнайство», Куно Фишер все же приохотил юношу к чтению Шопенгауэра[68]. Кроме того, К. Ясперс развлекался, изучая стенографию, читая «Франкфуртер цайтунг» и участвуя в работе литературного объединения. Он признался, вспоминая это время: «Моя жизнь протекала, будучи полна удовольствий»[69].

Эту вакханалию духа К. Ясперс завершил достойно, отправившись после окончания семестра в одиночку в поездку по Италии (Милан — Генуя — Пиза — Рим — Флоренция — Болонья — Венеция — Верона), чтобы посмотреть те произведения искусства, о которых говорил в своих лекциях Тоде.

Ясперс закончил запланированное им турне в Мюнхене, надеясь, что юристы там посильнее, чем в Гейдельберге. У них он собирался изучать право в летнем семестре 1902 года. Но баварские профессора — юристы не оправдали его надежд. Интерес в университете вызвали только Луйо Брентано и Теодор Липпс, «острый ум которого и благородный образ мышления»[70] привлекали студентов. Семестр, проведенный в Мюнхене, тоже стал, по признанию самого К. Ясперса, «семестром разбросанности и развлечений»[71].

Об этом периоде К. Ясперс пишет в «Философской автобиографии» так:

«Что же касается внутренней истории моей жизни, то надо сказать хотя бы кратко о происходившем в юности. В 17 лет я читал Спинозу. Это был мой философ. Но я не собирался избирать философию в качестве предмета изучения в университете и делать ее в будущем своей профессией. Значительно большее предпочтение я отдавал юриспруденции и штудировал право, намереваясь позднее заняться адвокатской практикой. Однако, разочаровавшись в абстракциях от жизни общества, которая еще совсем была мне незнакома, я занялся поэзией, искусством, театром, графологией, все время разбрасываясь — к несчастью, но обретая, к счастью, разрозненные знания о величии человеческом, в первую очередь в искусстве. Я не был доволен ни собой, ни состоянием общества, ни фикцией общественного мнения. Основное ощущение было таково: что‑то неладно и в мире людей, и во мне самом. И все‑таки насколько великолепен был другой мир — природа, искусство, поэзия, наука! Все‑таки оставалось, всему предшествуя и все предваряя, основополагающее чувство доверия к жизни, внушенное любимыми родителями и сбереженное под их покровительством. Выбор жизненного пути я считал делом глубоко личным» [209–210].

Юноше, который еще совсем не был знаком с реальной жизнью, право показалось скучным и абстрактным. Он, конечно, не мог оценить своеобразную красоту решения человеческих проблем, предлагаемого законниками. Для того чтобы ее оценить, надо было вначале зайти в жизненный тупик, побиться о реалии, словно рыба об лед, а затем найти, словно избавление, правовое решение проблемы, которое кажется тем более основательным и надежным, чем более суконным и нудным представляется правовой сленг. Но вот начать прямо с изучения этого правового сленга, совершенно не зная жизни во всей ее остроте и эмоциональности — мало кто выдерживает эту пытку всерьез.

Студент Карл Ясперс ее и не выдержал. Он «занялся поэзией, искусством, театром, графологией, все время разбрасываясь — к несчастью, но обретая, к счастью, разрозненные знания о величии человеческом». Отметим самое важное в сказанном: не для развлечения и увеселения Ясперс занялся изучением искусств и графологии! Он пытался познать человеческое величие. Это не пустая фраза. Вопрос о том, в чем именно заключается и как проявляется человеческое величие, интересовал Карла Ясперса настолько, что впоследствии, когда он писал свои историко — философские работы, он посвятил человеческому величию специальную вводную главу. В ней он рассматривал единственный вопрос: чем отличается великий человек от невеликого?

Практичный сын банкира никогда ничего не делал впустую. Он сам собирался стать великим — в тот краткий срок, который ему отпустила жизнь. Именно для этого он изучал величие человеческое во всех областях, которые оказались доступными для него в университете. Сами эти области, как таковые, его не интересовали, интересовала только возможность стать великим, которую предоставляла (или не предоставляла) каждая из них. (Конечно же, право такой возможности не представляло, являя собой царство анонимной вселенской справедливости; последние авторские законы были в Древней Греции, а с возникновением римского права именно деиндивидуализация закона только и делала его правовым.)