Тамара Солоневич - Записки советской переводчицы

— Восемьдесят рублей в неделю.

— Вот это да. Живут, значит, ничего себе. А еще бастуют черти.

Я, конечно, не рискую перевести последней фразы Вольтону, к нам как раз подходит коммунист Ллойд-Дэвис. Он вечно около меня крутится, видно от ячейки задание получил. Разговор обрывается. Вечером Вольтон ловит меня во дворе инженерного клуба;

— Camrade Тамара, не можете ли вы назвать мне цены на важнейшие продукты?

Что мне делать? Ведь если я их перечислю, он запишет их, а затем будет везде ими оперировать при беседах и со Слуцким, и с другими коммунистами. Я говорю, что составлю ему список на днях. Хорошо, что он этим удовлетворяется. Я же надеюсь как-нибудь узнать у Слуцкого, что такое он навыдумывал Вольтону о ценах. Может быть, перед самым отъездом делегации в Англию, мне и удастся подсунуть Вольтону настоящие цены. Пусть хоть поздно, но узнает правду.

Тяжела ты, шапка советской переводчицы!

На следующее утро нас везут показать новый горняцкий поселок. Нужно отдать справедливость, что грозненские промыслы, равно как и бакинские, оборудованы несравненно лучше, чем донбасские шахты. Потому ли, что до революции здесь хозяйничал иностранный капитал, или потому, что нефть составляет важнейший продукт советского экспорта, все здесь как-то благоустроеннее. Большевики с гордостью показывают нам улицу новых «коттеджей» для рабочих. Действительно, десятка два довольно красивых домиков выстроены вдоль асфальтированной улицы. Но это и все. Остальные рабочие живут буквально в жалких лачугах. А англичан как раз всего больше поражают советские жилищные условия. В Англии люди вообще привыкли к большому комфорту. Выясняется, что у каждого из наших делегатов имеется, как правило, собственный домик из четырех до восьми комнат. У многих есть ванна, не говоря уже об элементарных удобствах. Что бы они сказали, если бы узнали, как живем мы — москвичи! Иногда по восьми душ в одной комнате. Но они, конечно, этого не узнают. Никто, в том числе и я, не осмелится им об этом рассказать. А здесь, в Грозном, они удивляются, что рабочая семья помещается в одной комнате, потому что каждый коттедж рассчитан на три семьи. По нашим же советским условиям, уже и эти коттеджи — большое достижение.

Возвращаемся к обеду в клуб. Тут нас ждет сюрприз. У Грознефти имеется собственный санаторий на местном курорте Горячеводске и нас хотят туда повезти отдохнуть. Это где-то в горах, там имеются серные горячие источники, там можно будет выкупаться и подышать горным воздухом.

Подают автобусы. Усаживаемся и едем. Чудесная вьющаяся между скалами дорога. Стоит как раз хорошая погода, север остался далеко позади, а конец сентября у нас на юге России дивно хорош. На поворотах автобусы накреняются то вправо, то влево, нас бросает друг на друга, получается веселая свалка и делегатки звонко и заразительно хохочут.

Поздно вечером приезжаем в Горячеводск. Мелькают гостеприимные огоньки санатория. Там уже предупреждены о нашем приезде, нас ведут в предназначенные нам комнаты, мы моем руки и направляемся в столовую. Огромный стол буквой П накрыт посреди санаторной столовой и уставлен всякими яствами. Мне смертельно надоело целыми днями переводить. Мне так хочется, хоть один разик, покушать спокойно, чтобы не прислушиваться к речам, к вопросам, хочется, наконец, перестать быть переводчицей и сделаться простой смертной, но не тут то было. Директор санатории — конечно, коммунист, тоже хочет приветствовать делегацию. И здесь, в глуши предкавказских гор, начинается та же волынка:

— Товарищи, ваша геройская борьба против нашего общего врага — капитализма, должна окончиться победой. Товарищи, Советский Союз уже оказал вам помощь и будет ее оказывать до победного конца. Товарищи, в старое время здесь, на курорте, лечились только богачи и буржуи. Я теперь, товарищи, здесь лечатся рабочие-нефтяники и их семьи. Когда вы вернетесь к себе в Англию, товарищи, вы опровергайте ложь подлой буржуазной печати, говорите, что вы видели в стране социализма, рассказывайте всю правду, товарищи. Да здравствует мировая революция, да здравствует английский рабочий класс, долой социал-предателей!

И так далее, и так далее, баз конца.

Записываю, перевожу, снова записываю и снова перевожу. Софьи Петровны нет, она исчезла куда-то вместе с Горбачевым и Слуцким. О чем это они все совещаются?

Наконец, ужин кончается, и в час ночи я отправляюсь к себе в комнату и валюсь на постель.

Просыпаюсь от жгучих лучей солнца. Открываю настежь окно. Совсем лето, даже мошкара летает. Хорошо! Кругом горные вершины, лесистые и покрытые синей дымкой. Наскоро одеваюсь и выхожу в сад. Делегаты уже встали, позавтракали и хотят идти смотреть серные источники. Какое чудное место этот Горячеводск и как мало даже мы — русские, о нем знаем. До приезда в Грозный я, например, никогда о его существовании и не слышала. И что сделали бы с таким прекрасным курортом немцы! Это был бы курорт мирового значения. А теперь это просто горсточка деревянных домишек, носящих громкое название санатория Грознефти. На открытом воздухе вырыт просто в земле большой бассейн и туда постоянно течет из земли горячая серная вода. Большинство пациентов тут же и купаются, обычно без всякого костюма: в одни часы мужчины, а в другие женщины. Простота поистине райская. Но сейчас почему то курортников до странного мало. Всего человек десять. Не имею, к сожалению, времени, чтобы выяснить причину такого безлюдья. Англичане, несмотря на донбассовское банное действо, упорно оказываются лезть в бассейн. Им готовят ванны, — таковые, оказывается, тоже имеются — для избранных. Я беру тоже ванну. Удивительно мягкая вода. Кожа после нее становится, как атлас. Никаких институтов красоты не надо. Банщица уверяет, что после месяца купанья даже морщины исчезают.

После ванны нам всем разрешается двухчасовой отдых, делегаты расходятся по комнатам писать письма. Я ложусь отдохнуть. После четырех недель напряженной работы устала. Но в мою комнату лезет Горбачев. Вообще в последнее время я замечаю, что я имела несчастье ему приглянуться. Он как то плотоядно, если можно вообще определить выражение его заплывших жиром свиных глазок, — на меня поглядывает. А во время поездки в автобусе все старается сесть рядом со мной и прижать меня своим бедром. Я делаю вид, что ничего не замечаю. Ведь я знаю, как опасно приглянуться влиятельному большевику. В таких случаях советская служащая попадает в положение жертвы удава. При неумелом обхождении можно и в ГПУ попасть. Ему всегда ГПУ поверит, а ей — никогда. Поэтому я делаю наивные глаза.