В. Чепинский - Джордж Вашингтон. Его жизнь, военная и общественная деятельность

После этого Вашингтон только и думал о том, как отнять у англичан Нью-Йорк. Но он должен был отправить несколько отрядов под начальством Лафайета на Юг и ждать набора новой армии, которая, по обыкновению, собиралась крайне медленно. Раньше июля действовать было невозможно, и, повидавшись с начальником французской эскадры, Вашингтон решил в этот срок начать общими силами действия против Нью-Йорка. К тому же пришло известие, что скоро в Нью-Йорк придет французский флот из Вест-Индии. Вашингтон поспешил разослать циркуляры к штатам Новой Англии с требованием поскорее прислать войска, умоляя население в этот важный момент напрячь свои силы, чтобы не ударить лицом в грязь перед союзниками и одним ударом покончить с врагами на Севере.

К концу июня армия Вашингтона настолько увеличилась, что он мог надеяться, в союзе с французами, удачно напасть на Нью-Йорк. Но атака Нью-Йорка не состоялась по той причине, что адмирал де Грасс, начальник французского флота в Вест-Индии, двинулся в Чесапикскую бухту и просил Вашингтона как можно скорее направиться на Юг, так как французский флот мог пробыть в Чесапике только до половины октября. Радуясь усилению французского флота (который теперь оказывался сильнее английского), Вашингтон так быстро двинулся с союзной армией в Виргинию, что Корнуоллис не успел получить подкрепления; но, думая, что английский флот сильнее французского, он был уверен, что может выдержать осаду, и стянул свою армию в хорошо укрепленный город Йорктаун, у устья реки Йорк, впадающей в Чесапик. 1 октября союзная армия окружила Йорктаун с суши; с моря же он был окружен французским флотом. Первые два редута были построены американцами под непосредственным наблюдением Вашингтона, под непрерывным градом английских бомб. Одна бомба упала возле Вашингтона, взрыла землю и подняла целое облако пыли. Стоявший рядом с Вашингтоном пастор Эванс, гордясь своею храбростью, показал главнокомандующему свою шляпу, покрытую пылью. “Вы бы лучше показали это вашей жене и детям”, – заметил ему Вашингтон. Когда готовы были батареи, Вашингтон собственноручно разрядил первую пушку – и вослед загрохотал адский хор сотни пушек и мортир. Решено было взять первые английские редуты штурмом. Вашингтон, окруженный своими генералами, находился на главной батарее и следил за действиями союзников с напряженным вниманием. Один из адъютантов заметил ему, что он стоит на опасном месте, на что Вашингтон возразил: “Если вы находите это место опасным, то можете оставить его”. Когда два редута были наконец взяты, Вашингтон глубоко вздохнул и сказал: “Дело сделано, и сделано хорошо”. Понимая, что его дело проиграно, особенно ввиду невозможности подвозить съестные припасы, Корнуоллис решился на капитуляцию. Условия ее были следующие: Йорктаун и Глостер передавались американцам, а британские корабли – де Грассу; 7 тыс. отборного английского сухопутного войска становились военнопленными американцев, которые получали также и все огнестрельное оружие англичан.

Взятие Йорктауна было решительным ударом, нанесенным Англии. Этим, собственно говоря, окончились военные действия. Вся страна ожила в ожидании окончания войны. Конгресс выразил благодарность Вашингтону, Рошамбо и де Грассу и решил в память славного события соорудить в Йорктауне мраморную колонну с эмблемами союза Франции и Америки.

Вашингтон переправил свою армию на север, оставив французов в Виргинии, и сам в ноябре покинул Йорктаун. В Эльтсаме ему пришлось присутствовать при смерти своего пасынка, Кэстиса, оставившего после себя четверых малолетних детей. Из них двое младших были впоследствии усыновлены Вашингтоном; они до конца его жизни не расставались с ним и вполне заменили ему детей. По пути в Филадельфию население везде с торжеством встречало Вашингтона. Вся страна, да и сама Англия теперь жаждали мира. Тем не менее, на конгрессе Вашингтон настаивал на увеличении американской армии, справедливо полагая, что, только имея сильную армию, Америка может диктовать Англии условия мира. Конгресс согласился с этим мнением, и во все штаты разосланы были циркуляры о новом наборе. Но армия набиралась вяло, так как все уверены были в скором заключении мира, и Вашингтону пришлось довольствоваться всего только десятитысячным войском.

В это время в армии начали обнаруживаться тенденции в пользу конституционной монархии, причем верховную власть решено было предложить Вашингтону как единственному человеку, на котором сосредоточивались симпатии армии и населения. В конце мая 1782 года составлена была записка с таким содержанием, которая сильно встревожила главнокомандующего. Вот что он отвечал автору упомянутой записки: “Я был крайне поражен, узнав о тех взглядах, какие вы распространяете. Смею вас уверить, что в течение всей войны ничто не причинило мне такого огорчения, как известие о том, что в армию проникли мысли, внушающие мне такое отвращение. Я положительно не в силах понять, что в моем поведении и во всей моей жизни могло подать повод такому адресу, который, как мне кажется, не может обещать моему отечеству ничего, кроме величайших бедствий. Насколько я знаю себя, вы вряд ли могли бы найти другое лицо, которому ваши планы были бы более неприятны”. Эти строки не нуждаются в комментариях. Какая громадная разница видна здесь между Вашингтоном и Наполеоном!

Вашингтон не распускал армии до тех пор, пока из Европы не пришло известие о заключении мира. В армии, однако, было неспокойно. Офицеры тревожились, что конгресс не выплатит им жалованья, а тем менее станет выплачивать пожизненную пенсию; недовольство, подстрекаемое анонимными листками, грозило перерасти в открытый бунт. Офицеры, наконец, решили устроить собрание с целью принять меры для обеспечения интересов армии. Вашингтон понимал, что дело может окончиться плохо, так как офицеры были крайне возбуждены; он всячески оттягивал собрание, чтобы дать офицерам успокоиться, но запретить собрание не хотел, понимая справедливость требований армии. Когда офицеры наконец собрались для обсуждения дел армии, то неожиданно вошел в комнату главнокомандующий, хотя не был приглашен на собрание. Он первым долгом извинился за то, что так внезапно появился на собрании, сказав, что считал нужным выразить и свои мнения, которые он изложил письменно и прочтет с позволения своих товарищей. С этими словами он вынул из кармана свиток и развернул его. “Господа, вы мне позволите надеть очки? – сказал он, надевая их. – Я вижу, что не только поседел, но и ослеп на службе отечеству”. Это замечание вызвало у многих на глазах слезы. Речь Вашингтона была проникнута глубоким чувством. Он доказывал офицерам, что в данное время не следует бросать тени подозрения на высший авторитет страны, говоря, что ничего не имеет против того, чтобы армия изложила свои жалобы; он прибавил, что всегда был другом армии, свидетелем ее страданий, всегда радовался ее успехам и не может безразлично относиться к ее интересам. Он обещал сделать все, что в его власти, для удовлетворения законных требований армии и заклинал офицеров избегать таких решений, которые могли бы повлечь за собой гражданскую воину. Впечатление от этой речи было подавляющее. После удаления Вашингтона офицеры рассуждали недолго и единодушно приняли резолюцию благодарить главнокомандующего и выразить свое доверие конгрессу и стране. После этого в армии восстановилось спокойствие. Конгресс действительно внял просьбам Вашингтона и постарался удовлетворить справедливые требования армии.