Жорж Садуль - Жизнь Чарли

«Я погрузился в раздумье, — рассказывал впоследствии Чаплин, — и произвел смотр всему, что мной сделано: это не бог весть что. Конечно, «На плечо!» — неплохой фильм… Но такой шум из-за простого киноактера… Если бы я мог хоть отблагодарить их, совершив какой-нибудь подвиг, заслуживающий внимания, например разрешить вопрос о безработице…»

Весь этот триумф не заставил Чаплина забыть о своих братьях, трудовых людях. Последние пушечные выстрелы наконец умолкли, но еще не восстановлены разрушения, причиненные войной, еще не поросли травой могилы, еще не все договоры подписаны… Хлеб и достаток были обещаны всем. Но разразился страшный экономический кризис. В Голливуде банкротство следует за банкротством. В Нью Йорке, как и в Лондоне, безработные исчисляются сотнями тысяч…

Толпа запрудила все подступы к отелю «Рид». На ступенях отеля расположились десять операторов. Они поджидают Чаплина. Хлынувшая толпа сметает и аппараты и операторов; маленький человек отваживается выйти из машины — толпа мгновенно подхватывает его и выносит, как на гребне волны, к подъезду отеля, охраняемому полисменами. Он входит в холл, поражающий его своим великолепием, мрамором, бронзой; его просят задержаться на минутку, хотят представить ему лордов, банкиров, епископов. Он с трудом пробирается к дверям своего номера… С улицы доносится рев толпы, восторженные настойчивые крики… Чаплин выходит на балкон. Его пресс-агент Робинзон сует ему в руки огромный букет красных роз. Маленький человек раскланивается во все стороны, бросает в толпу розы… На балконе появляется взволнованный начальник полиции:

«Не бросайте ничего в толпу, мистер Чаплин, пожалуйста, не бросайте. Они дерутся там из-за ваших роз. Произойдут несчастные случаи, они передавят друг друга. Если будут убитые, нам придется отвечать. Делайте что хотите, только, умоляю вас, не бросайте больше ничего с балкона!»

Чаплин, улыбаясь, делает приветственный жест и покидает балкон. В углу салона он видит мешки с письмами. В течение первых трех дней его пребывания в Лондоне им было получено семьдесят три тысячи писем, открыток и телеграмм. Пресс-агент Робинзон вызывает по телефону шесть секретарей-машинисток для чтения и классификации писем. Но Чаплин полон нетерпения. Не притрагиваясь к завтраку, он ускользает черным ходом, садится в такси, наказав шоферу везти себя в Лэмбет. Высовываясь из окна, он жадно разглядывает каждый уголок улицы, каждого прохожего. Проехав Вестминстерский мост, Чаплин просит остановить машину. Он увидел старого знакомого.

«Так и есть — это он. Это его согбенная фигура, это тот самый слепой нищий. Еще пятилетним мальчиком я встречал его здесь. И тогда он стоял так же — прислонясь спиной к грязной сырой стене. На нем те же лохмотья, позеленевшие от времени, у него та же растрепанная борода, то же выражение в незрячих глазах, которое пугало меня в детстве. Все то же самое… Нет только маленькой грязной циновки, на которой лежала больная собака со слезящимися глазами… Для меня это ужасное зрелище. В слепом старике воплощена самая страшная нищета; он впал в апатию, которая приходит, когда потеряна всякая надежда…»

Чаплин снова садится в такси. Указывает адрес: «Поунелл-террас». Машина сворачивает в грязный тупик и останавливается у обветшалого старого кирпичного дома. Он поднимается наверх по скрипучим ступеням темной вонючей лестницы. Один из его спутников ведет его, поминутно чиркая спичками и обжигая себе пальцы. На верхнем этаже Чаплин стучит в дверь. Оттуда откликаются на чистейшем лондонском кокни: «Подождите, я только надену передник».

Комнатка с низким косым потолком. Точь-в-точь такую декорацию Чаплин заказывал для «Малыша».

Убогая кровать у стены, два стула, ветхий стол, тусклый свет керосиновой лампы. Чайник, поющий на чугунной плите… Обстановка почти не изменилась с тех пор, как сюда приходили отнимать у матери крохотного Чарли-Малыша. Нынешняя жилица, миссис Рейнольде, встречает своих нежданных гостей с большим достоинством. Она вдова. Муж ее погиб на войне. Она вынимает из комода его знаки отличия и траурное письмо за подписью короля. Чаплин плачет.

Потрясение от этой встречи, контраст между ужасающей нищетой Кеннингтона и роскошью отеля «Риц», восторженные крики толпы и отсутствующий взгляд его душевнобольной матери, которую он тайком от всех навестил на следующий вечер, — все это привело Чаплина в крайне нервное состояние. На другой день после его приезда английский драматург Эдуард Кноблок устроил прием в честь Чаплина и сэра Филиппа Сессуна, миллионера и личного секретаря английского премьер-министра Ллойд Джорджа. Залы для приемов — с окнами на Пикадилли — необычайно роскошны и комфортабельны. Банкиры, светские женщины, аристократы увиваются вокруг бывшего бродяги из Лэмбета. Чаплин с трудом сдерживается… Он выходит из себя, когда какой-то болтун начинает доказывать, что ему следовало бы умереть сегодня же, в зените славы. За окнами слышны глухие грозовые раскаты…

Чаплин начинает яростно нападать на религию, на библию, на самого господа бога. Гости, шокированные, умолкают, но двое или трое из присутствующих все же возражают ему, приводят доводы, пытаются вести настоящий теологический спор. Чаплин поднимается, подбегает к высокому окну, раздвигает парчовые занавеси и, шекспировским жестом подняв кулак к небу, восклицает:

Я бросаю тебе вызов, бог! Докажи нам свое существование!

Молния разрывает мрак. Грохочет гром. Чаплин отступает на шаг и как громом пораженный падает на пол, бледный, оцепеневший. Его относят в соседнюю комнату, укладывают на диван. Секретарь спешит вызвать по телефону врача, полицию. А Чаплин уже стоит на пороге комнаты как ни в чем не бывало в виде ангела с двумя крылышками, сооруженными из подушек, приколотых к плечам. Он удивлен, что никто, кроме него самого, не находит эту «превосходную шутку» смешной. Рассказ об этом вечере передается из уст в уста и возмущает все светское общество Лондона. Там не любят ни богохульства, ни буффонады.

Письма на имя Чаплина, приходящие в отель «Риц», вскрывались и раскладывались целым штатом секретарей-машинисток во главе с Карлом Робинзоном. Двадцать восемь тысяч писем из первой партии в семьдесят три тысячи были просьбами о ссуде или вспомоществовании; просимые суммы колебались от двадцати шиллингов до ста тысяч фунтов стерлингов. Шестьсот семьдесят один корреспондент заявлял о своем близком или дальнем родстве с Чаплином. Тысячи женщин объяснялись в любви, прилагая к письмам свои фотографии. Никому не ведомые изобретатели, кладоискатели, коммерсанты, разорившиеся промышленники требовали, чтобы он принял их в компаньоны. Чаплину предлагали приобрести имения, антикварные вещи, картины крупных мастеров, девочек-близнецов, умеющих играть в комедиях, тьму всяких вундеркиндов, статистов, особняки с полной обстановкой, золотые часы, автомобили, предлагали даже устроить любовные свидания… Однажды ему прислали квитанцию из ломбарда, прося выкупить заложенную бабушкину искусственную челюсть… Какой-то незнакомец, уверенный в своем праве, требовал от него уплаты семи шиллингов шести центов —» стоимость шляпы, потерянной в драке за розу, брошенную Чаплином с балкона отеля «Риц». На многих конвертах красовалась только одна надпись: «Королю Чарли».