Нина Бродская - Хулиганка

Однажды Моргунов подошел к пустому троллейбусу и, взяв в руки дуги троллейбуса, встал сзади него. В это время мимо проходил мужчина, которого Женя попросил подержать дуги, пока он, то есть водитель, на пару минут сбегает в диспетчерскую, а сам перешел на другую сторону улицы и стал наблюдать за происходящим. Бедный человек, боясь отпустить дуги, мучаясь, простоял минут 15–20. И вдруг появляется настоящий водитель троллейбуса, видит мужика, который якобы спустил дуги, и начинает скандалить с ним вплоть до драки. А Женя, наблюдая за всем этим, тихонько потешается над ними.

Еще один случай, свидетелем которого была я сама, произошел в Минске. Между концертами днем мы поехали на рынок за беловежскими грибами, которые очень славились в ту пору. Подойдя к одной бабке, он спросил: «Почем твои белые?», при этом руки прячет за спиной. Она отвечает ему: «15 рублей». «Ну вот, — говорит Женя, — знаешь, что у меня за спиной, а? Я только что освободился…» Продавщица перепугана до смерти, а мы стоим в стороне и смеемся.

О Моргунове можно много рассказывать. Вот последний случай. Поехали мы на концерты в Западную Украину, мы — это Лев Лещенко, Евгений Моргунов, Георгий Вицин, я и ансамбль «Мелодия». Вечером на концерте наши музыканты рассказали нам забавную историю. Пришли они днем в ресторан пообедать, и вдруг появляется Моргунов: «К вам можно подсесть?» — «Ну, конечно», — ответили музыканты, обрадованные соседством такого веселого компаньона. Музыканты заказали скромные обеды, а Евгений выбрал половину меню, и, когда подошла официантка с вопросом: «Как вам подсчитать?» — Женя ответил: «Вместе».

Одно время я очень увлекалась пародированием, копировала голоса известных певцов и даже их поведение на сцене, многие говорили, что у меня это очень неплохо получается. Во время какого-то празднования в честь фирмы «Мелодия» я показала редакторам А. Качалиной и В. Рыжикову несколько пародий, и они предложили мне сделать целый диск таких пародий. Но я отказалась, потому что для меня в ту пору это было просто дурачество и я серьезно к этому не относилась.

Позднее обратив внимание на то, как Нонна Мордюкова пела и двигалась на сцене в программе «Товарищ кино», я тут же ее изобразила и показала ей. Она была в восторге и всюду, где только можно было, просила меня показывать это. И даже на борту самолета, на котором группа артистов возвращалась из концертной поездки в Москву, мне пришлось, по ее просьбе, изображать актрису в проходе между креслами.

Впечатления о том времени, о людях, об отношениях с ними остались в моей памяти как незабываемые воспоминания о прекрасном периоде моей жизни.

Как можно забыть Аллочку Ларионову, Колю Рыбникова или Иннокентия Михайловича Смоктуновского, который однажды в Кишиневе, где мы работали, ожидал меня на выходе из театра, вынул из-под плаща и протянул мне яркие тюльпаны. «Это вам, Нинулька!» Прелестный Смоктуновский мне тогда сказал: «Ниночка, не выкладывайтесь так сильно с первой песни. Поберегите себя. Вас не хватит надолго».

В середине 70-х годов я одно время сотрудничала с Госконцертом, от которого несколько раз выезжала за рубеж. Всякий раз, если при отчете я ошибалась на несколько рублей, Госконцерт взимал с меня деньги в десятикратном размере. Смешно и грустно. Я ездила на разные международные программы «Евровидения» в Польшу, Венгрию, Болгарию, Монголию и Германию. Помню, приехала в Польшу на одну из телепрограмм, поляки оставляют меня на вторую, а потом и на третью программы. В те годы они очень хорошо платили. И я хорошо заработала за три концерта, а когда стала отчитываться, то оказалось, что я еще должна Госконцерту около десяти рублей, которые они высчитали у меня, опять же в десятикратном размере.

А однажды я должна была поехать в Берлин на «Евровидение». Немцы заранее прислали мне четыре песни на немецком языке, которые нужно было записать у них в берлинской студии. По приезду в Берлин меня отвезли в студию, где я и записала эти песни. Языком я не владела. Но немцы сказали мне, что если бы они не знали, что я русская, то не поверили. У них была полная уверенность, что я — немка. После съемок «Евровидения» немцы предложили мне стать участницей Международного конкурса-фестиваля на Балтике, который должен был состояться буквально через полтора месяца. Это был июнь. А в июле мне предстояло снова приехать на «Евровидение» туда же, а потом уже остаться на фестиваль. Должна сказать, что в ту пору я была в прекрасной форме, с хорошим репертуаром и очень красиво одета, что для артистки немаловажно.

А песни! Это были прекрасные песни: Бориса Рычкова «Наше лето», Владимира Преснякова «Ты скажи» и др., которые на сцене пользовались большим успехом. Короче говоря, немцы потратили свои средства, сделав мне портфолио из моих фотографий и паблисити для этого конкурса.

В июле я приехала на «Евровидение» во второй раз и, как предполагалось, должна была остаться для участия в конкурсе. Внезапно получаю телеграмму из Москвы, в которой черным по белому написано: «Срочно выезжайте в Москву». И все. И все!

Я была в ужасе и не знала, что делать. Но мне ничего не оставалось, как вернуться обратно. По приезде в Москву, куда я только ни звонила, чтобы узнать причину, но везде ответ был один и тот же: «Понятия не имеем». Я бегала по Госконцерту с одним вопросом: «Кто прислал телеграмму?» Ответ был: «Не знаем». Как будто играли со мной в молчанку. Боже, сколько я тогда перестрадала и вытерпела!

Радио и телевидение практически были для меня закрыты и, кажется, навсегда. На телевидении, куда однажды я случайно проникла, одна редактор музыкальной редакции мне так и сказала: «Нина, уезжайте отсюда. У нас талантливых людей не любят, они здесь не нужны». И хотя я по-прежнему работала на лучших площадках страны, и всюду меня звали и приглашали, в душе моей росло чувство обиды, душа была сломлена. Все вокруг то и дело говорили: «Надо ехать». Эта мысль после последней поездки в Германию стала убеждением, которое послужило решительным толчком к принятию решения. Мы стали подумывать об отъезде. Не могу сказать, что я сразу приняла это решение. Было много сомнений, переживаний и слез. Но в конце концов решили: едем. Мы ушли из Москонцерта, чтобы другим за нас не попало, и в течение года ожидали разрешение и документы на выезд из страны. На выезд из страны, которую я всегда так любила и которой гордилась, особенно на конкурсе в Румынии. Все прошедшее всплывало в моей памяти. Будто вся жизнь прошла на экране.

Были в это время и смешные, и грустные моменты. Мои друзья Алла Иошпе и Стахан Рахимов тоже собирались уезжать и постоянно втягивали нас в какую-нибудь авантюру. «Поехали в «Ядран» (магазин) и купим побольше кожаных сумок, ведь они там идут», — говорила Алла. И мы ехали за покупками. «Надо больше купить деревянной мебели, она там дорогая», — опять же говорила Алла. Помню, как в Доме мебели мы купили несколько огромных мебельных гарнитуров из дуба. Мне это напомнило фильм, где артист П. Кадочников говорит: «У вас продается славянский шкаф?» Ответ: «Шкафа нет, есть…», и т. д. Позвонив в Нью-Йорк Саше Лившицу, который уехал на несколько месяцев раньше нас, мы услышали от него: «Ребята, мебель и все остальное не везите — оставьте. Везите только табуретки». Долго потом мы были в недоумении, почему именно табуретки. Но так и не поняли.