Федор Раззаков - Самый добрый клоун: Юрий Никулин и другие…

В цирке реприза «Тарзан» выглядела так: раздавался тарзаний клич, и на сцене в лучах прожекторов появлялся я в парике, в плавках, увешанный собачьими хвостами, с огромными бутафорскими босыми ногами. В одной руке у меня был нож, в другой я держал белокурую девушку-куклу, напоминавшую героиню фильма. Я хватался за канат и на высоте шести-восьми метров над манежем летел через весь цирк. Затем по канату опускался на землю, садился с куклой на барьер, срывал с нее бусы, пробовал на зуб, дико хохотал.

Выходил режиссер-инспектор и спрашивал меня:

– Кто вы такой?

Я бил себя в грудь кулаком и объяснял:

– Тарзан!

Затем повторял то же самое с куклой:

– Джен!

Когда я представлял куклу, она от моего удара падала за барьер. Я хватал ее за волосы и водворял на место, потом целовал ее. Р. М. Балановский приказывал мне немедленно уйти. Я возмущался и с ножом наступал на инспектора. Тогда он призывал на помощь униформистов, предлагал им:

– Убрать хулигана!

Тарзан издавал оглушительный клич, и из форганга выбегала свора собачек с намордниками в виде слоновых хоботов. Собаки-слоники бросались на униформистов, в страхе разбегавшихся. Тарзан в обнимку с Джен победоносно уходил с манежа.

Реприза «Творческий рост» родилась вследствие справедливых претензий Г. С. Венецианова, что я предпочитаю исполнять старый, проверенный репертуар и не горю желанием создавать новое.

В паузе Манюня исполняла у меня на голове стойку на задних лапах. Режиссер-инспектор упрекал меня:

– Борис Петрович! Опять вы делаете старые трюки. У вас нет творческого роста!

Я возмущался и доказывал несостоятельность этого замечания. В следующей паузе я выходил на гигантских ходулях, скрытых почти двухметровыми брюками, и на поводке шла удлинившаяся до двух метров Манюнька. Режиссер-инспектор спрашивал:

– В чем дело?

– В творческом росте! – отвечал я. – Растем не по дням, а по часам…

Примером бытовой сатирической злободневной клоунады может служить сценка, которую я разыгрывал вместе с Г. В. Богдановой-Чесноковой. В то время в Ленинграде началось бурное строительство жилых домов из блоков. В новостройках было много недоделок, плохая звукоизоляция. На сцене цирка стояла конструкция, изображающая в разрезе двухэтажный дом. Я на втором этаже никак не мог уснуть, так как в нижней квартире Богданова-Чеснокова громко пела. Потом она отдыхала, а я наверху пускался в пляс. У нее в комнате падала люстра, а вслед за этим, неожиданно для зрителей, я проваливался в нижнюю квартиру. При виде обрушившегося потолка и полуголого мужчины Гликерия Васильевна с криком убегала за кулисы.

В репризе «Штурмовщина» я показывал с помощью акробатических трюков, к чему приводит спешка в работе. Эта тема была близка и понятна многим зрителям.

Я с помощниками (подмастерьями) ставил на колченогий стол большую лестницу-стремянку, кричал:

– А-ну, поднажмем! Конец квартала, а у нас план не выполнен! Главное – уложиться в срок!

Я забирался на стремянку, падал, снова забирался, помощник подавал мне малярную кисть и ведро с краской. В спешке он забрызгивал меня, я его, в финале я опрокидывал на него ведро краски и сам, потеряв равновесие, падал с четырехметровой высоты, «вывихивая» себе ногу. Лестница валилась на меня. Помощники укладывали меня на лестницу, как на носилки. Я восклицал:

– Молодцы, ребята! Главное – уложиться в срок!..

В 50-е Ленинградский цирк возобновил постановку пантомим. Кроме пантомимы «Выстрел в пещере», была выпущена водяная пантомима «Праздник на воде» (сценарий А. Белинского и Г. Венецианова). В ней участвовал молодежный коллектив под руководством Михаила Николаева. Поставил пантомиму Г. Венецианов. Спектакль в художественной форме прославлял строителей гидроэлектростанций, создателей новых искусственных морей.

Низвергавшийся с десятиметровой высоты водопад, подсвеченный цветными прожекторами, был удивительно красив и эффектен. Я играл царя Нептуна, прибывшего «открывать» новое море. Выплывал на манеж в ванне с только что вошедшей в быт газовой колонкой, принимал душ. После этого я заявлял, что для меня любое море по колено. Водолазы под водой незаметно для зрителей пристегивали ходули к моим ногам, и я гордо дефилировал по поверхности «моря», как по суше. Манюня, не умеющая ходить на ходулях, была вынуждена сопровождать меня вплавь.

Исполнял я в этой пантомиме еще одну комическую роль – невесты-модницы. В сопровождении хилого жениха я шел по барьеру. Жених, желая продемонстрировать невесте свою ловкость и силу, снимал халат и, послав воздушный поцелуй, неуклюже прыгал в воду с подкидной доски, на другом конце которой находился я. Подброшенная в воздух невеста крутила вслед за женихом комическое переднее сальто-мортале в воду, захлебывалась, тонула, затем пыталась по-дамски плыть, размазывая по лицу черную краску ресниц и бровей. В ужасном виде меня вытаскивали на барьер, и жених с криком: «И это моя невеста!» – на глазах хохочущей публики «топился» – падал в воду и… не показывался более (уплывал под водой за кулисы).

Я бежал по барьеру с воплем:

– Обманщик! А как же свадьба?..»

Кстати, однажды Вяткину пришлось участвовать в значительно более драматичной водяной пантомиме. Дело было весной. Артист вместе с Манюней вышел из цирка погулять на набережную Фонтанки. Внезапно Манюня увидела неподалеку кошку и погналась за ней. Однако не рассчитала свои силы, поскользнулась и упала в реку, полную тающих льдин. Вяткин перегнулся через чугунную решетку перил и буквально молил Манюню продержаться хотя бы немного. На его крики сбежались прохожие, в том числе и друзья-артисты. Они и принесли из цирка веревку, которую Вяткин привязал к своей ноге и храбро полез в ледяную воду. Манюня была спасена.

Между тем слава клоуна Вяткина, почти как в репризе «Творческий рост», росла не по дням, а по часам. В итоге в 1951 году директор Московского цирка Н. Байкалов и режиссер А. Арнольд пригласили его на гастроли в столицу. В Москве наш герой показывал свои старые, проверенные временем репризы, а также создал две новые: одну трюковую пародию и одну социально-бытовую, обличающую любителей чаевых (текст – С. Ульянов). Первая реприза выглядела следующим образом.

Вяткин выходил на сцену сразу после ухода с манежа эквилибристов во главе с Евгением Милаевым (он в ту пору был мужем Галины Брежневой – дочери будущего Генсека Леонида Брежнева, который в ту пору был секретарем ЦК КПСС). Улегшись на специальную подставку, клоун водружал на поднятые ноги огромную лестницу, подобно Милаеву. Десять рослых униформистов забирались на лестницу, и Вяткин свободно держал этот невероятный груз. Затем выходил режиссер-инспектор манежа и говорил, что Вяткина вызывают к телефону. Клоун благополучно «вылезал из брюк», делал кульбит и уходил за кулисы, а лестница с униформистами продолжала на глазах «изумленных зрителей» по-прежнему находиться в вертикальном положении, поскольку она была укреплена на невидимых публике опорах.