Запасной - Принц Гарри, Герцог Сассекский
Я был в панике. Каждая веснушка выглядела, как предвестие фатума.
- Это - клещ? А это?
- Нет, парень, нет!
Я оделся.
Повернувшись к Сэнди, чтобы попрощаться, я поблагодарил его за опыт. Хотел пожать ему руку, обнять. Но тихий спокойный внутренний голос сказал мне: «Нет, парень. Нет».
28.
Уилл тоже любил охоту, это послужило ему отговоркой, чтобы не ехать в том году в Клостерс. Он предпочел остаться в бабушкином поместье в Норфолке, двадцать тысяч акров которого мы просто обожали: в Сандрингеме.
Папе он сказал, что лучше постреляет в куропаток.
Ложь. Папа не знал, что это - ложь, но я-то знал. Истинная причина, по которой Уилл остался дома, заключалась в следующем: он не мог встретиться со Стеной.
Мы катались на лыжах в Клостерсе, но прежде надо было прийти в назначенное место у подножия горы и встать лицом к фотографам (их там около семидесяти человек), толпа эта выстраивалась в три или четыре ряда от подножия вверх - это и была Стена. Они направляли на нас свои объективы, кричали наши имена и фотографировали нас, пока мы жмурились, дергались и слушали папины ответы на их глупые вопросы. Стена была ценой, которую мы платили за час беззаботного катания на лыжах со склонов. Только при условии, что мы пройдем мимо Стены, нас на некоторое время оставляли в покое.
Папа не любил Стену - он славился этой нелюбовью, а мы с Уиллом Стену просто ненавидели.
В общем, Уилл остался дома, свалив всё на куропаток. Я остался бы с ним, если бы мог, но я был слишком юн, чтобы настоять на своем.
В отсутствие Уилла мы с папой должны были принять удар при встрече со Стеной на себя, а это было еще более неприятно. Я сильнее прижимался к папе, а камеры жужжали и щелкали. Я вспоминал о «Spice Girls». Вспоминал о маме, тоже ненавидевшей Клостерс.
Вот почему она прячется, подумал я. Вот это вот всё. Это дерьмо.
У мамы были еще и другие причины помимо Стены, чтобы ненавидеть Клостерс. Когда мне было три года, папа попал со своим другом на тамошних склонах в ужасную катастрофу. Их накрыла массивная лавина. Папа с трудом спасся, а вот друг - нет. Он оказался погребен под стеной снега, и его последний вдох был наполнен снегом. Мама всегда говорила о нем со слезами на глазах.
После Стены я пытался переключиться и получать удовольствие. Мне нравилось кататься на лыжах, и я хорошо катался. Но когда думал о маме, оказывался погребенным под своей личной лавиной эмоций. И вопросов. «Имею ли я право наслаждаться пребыванием в местах, которые мама ненавидела? Не предаю ли я ее тем, что веселюсь сегодня на этих склонах? Не плохой ли я сын, если с восторгом поднимаюсь с папой на подъемнике? Поймет ли мама, что я скучаю по ней и Уиллу, но в то же время радуюсь возможности недолго побыть с папой наедине?».
Как я объясню всё это маме, когда она вернется?
Некоторое время спустя после путешествия в Клостерс я поделился этой теорией с Уиллом, рассказал ему, что мама прячется. Он признался, что раньше тоже придерживался этой теории. Но, в конце концов, от нее отказался.
- Она умерла, Гарольд. Она не вернется.
Нет, слышать об этом не хочу.
- Уилл, она всегда говорила, что хочет просто исчезнуть! Ты ведь сам слышал!
- Да, говорила. Но, Гарольд, она ни за что не поступила бы так с нами!
Я сказал ему, что думаю так же.
- Но она ни за что не умерла бы, Уилл! Она тоже так не поступила бы с нами!
- Справедливое замечание, Гарольд.
29.
Мы катили в автомобиле по длинной дороге, мимо бабушкиных молодых белых пони, мимо поля для гольфа, на котором королева-мать однажды забила мяч в лунку с первой попытки, мимо полисмена в маленькой будке (чеканное приветствие), преодолели несколько «лежачих полицейских», потом - маленький мост, и въехали на тихую сельскую тропинку.
Ведя машину, папа косился в ветровое стекло:
- Прекрасный вечер, не так ли?
Балморал. Лето. 2001 год.
Мы поднялись на крутой холм, миновали завод по производству виски и ветреную аллею, спустились на выгон для овец, который заполонили кролики. Вот им повезло от нас ускользнуть. Сегодня мы уже успели подстрелить парочку. Несколько минут спустя мы вернулись на пыльную дорогу и проехали четыреста метров к высокой ограде. Я выскочил из машины и открыл ворота с висячим замком. Сейчас мы на глухой частной дороге, и мне, наконец-то, разрешат вести автомобиль. Я прыгнул за руль, нажал на газ и начал воплощать на практике все те уроки вождения, которые много лет получал от папы, часто сидя у него на коленях. Я вел машину через багряные топи в отдаленнейшие уголки этой огромной шотландской вересковой пустоши. Впереди возвышался Лохнагар, покрытый пятнами снега.
Мы подъехали к последнему деревянному мосту, шины пели утешительную колыбельную, которая всегда ассоциировалась у меня с Шотландией. «Динь-дон, динь-дон...динь-дон, динь-дон». Под мостом бурлил поток, уровень воды поднялся после недавнего сильного дождя. Воздух кишел мошкарой. В последних лучах дневного света мы видели сквозь листву деревьев огромных оленей, которые смотрели на нас. И вот мы приехали на огромную поляну, справа от нас стояла старая каменная охотничья заимка, слева - холодный ручей бежал в реку через лес, а впереди - она. Инхнабобарт!
Мы вбежали в домик. Теплая кухня! Старинный камин! Я сел возле каминной решетки с протертыми жалюзи и вдохнул аромат, источаемый огромной пирамидой дров японской березы, стоявшей рядом. Не знаю, существует ли в мире аромат более пьянящий или притягательный, чем аромат японской березы, просто не представляю, что это могло бы быть. Дедушка, приехавший сюда на полчаса раньше нас, уже устанавливал гриль на заднем дворе домика. Он стоял в густом облаке дыма, из его глаз лились слёзы. На голове у него была кепка, которую он то и дело снимал, чтобы вытереть пот со лба или отогнать муху. Когда филе из оленины зашипело, он перевернул мясо огромными щипцами, а потом положил вокруг филе камберлендские сосиски. Обычно я просил дедушку сварить кастрюлю блюда, удававшегося ему лучше всего - спагетти «болоньезе». Сегодня почему-то я его об этом не попросил.
Бабушке лучше всего удавалась заправка для салата. Она заправляла большую порцию. Потом зажигала свечи на длинном столе, мы садились на деревянные стулья со скрипучими соломенными сидениями.
