Хассо Стахов - Трагедия на Неве. Шокирующая правда о блокаде Ленинграда. 1941-1944

А генерал армии Жуков и командующий 54-й армией Федюнинский призывают войска 1 января 1942 года «уничтожать немецкое двуногое чудовище на подступах к великому городу Ленинграду»!

Немцы негодуют из-за того, что «Иван, не считаясь с потерями, пытается расширить участки прорыва». Но совсем по-другому это звучит, когда они сами оказываются в подобной ситуации. Тогда они «героически ведут бой за каждый метр земли, прорывая вражескую позицию».

Когда же солдаты разговаривают между собой, не испытывая какого-либо идеологического надзора, то немцы вдруг признают «мастерство русских в строительстве деревянных домов и мостов». Немецкие солдаты не скрывают своего уважения к русскому противнику, который уже полгода не прекращает вести бои, неся при этом огромные потери. Поэтому «признаются заслуги советских парней из 7-й танковой бригады». А в перехваченных русских радиограммах не раз можно услышать о том, что никто не ожидал того, что «фрицы смогут так долго удерживать свои позиции». Действия немецкой пехоты оцениваются как «умелые», а их артиллерия — как «великолепная». Войска, находящиеся по обеим сторонам линии фронта и живущие совсем в другом мире, получают представления о противнике не только из пропагандистских материалов.

Конечно, они убивают друг друга в скопившейся, в слепой ярости, в состоянии аффекта. Но чаще всего это те, кого к этому состоянию подтолкнули, псевдогерои, находившиеся в тылу, команды экзекуторов СД, палачи НКВД, которые без всякого для себя риска тешатся этим, превращая войну в смертоубийство.

Но сейчас нет времени и места для прокламаций и проклятий. Как это бывает в большинстве случаев, когда боевая мощь наступающей стороны сконцентрирована на узком участке фронта, передовая линия обороны пробивается в этом месте подобно стене, которую непрерывно буравит дрель. За первые шесть дней Волховского наступления 126-й пехотной дивизии, где плечом к плечу вместе бьются уроженцы Вестфалии и Восточной Пруссии, пришлось отразить 109 атак. Обе стороны несут при этом огромные потери. Однажды приходится отразить одну за другой семь атакующих волн, направленных на расшатанную немецкую оборону. Это означает, что ни один немецкий пехотинец, ни один красноармеец не имеет возможности перевести дух, сдвинув на затылок стальную каску после огромной психологической и физической нагрузки. Ужас боев не оставляет в покое ни днем, ни ночью. В полосе прорыва, который зияет на этом участке Волховского фронта, лежат 15 000 убитых красноармейцев.

Спустя несколько дней русским удалось прорвать немецкие передовые позиции на стыке между 215-й и 126-й пехотными дивизиями, где ширина фронта составляла 15 километров. Солдаты, находившиеся на некоторых опорных пунктах и остатках укреплений, оказались в окружении. Но они продолжали оказывать отчаянное сопротивление, пока не погибли все до одного. Позиции, оборудованные для круговой обороны, на флангах еще удерживаются, но и там погибают и замерзают сотни солдат, не получающих поддержки.

Вторая советская ударная армия ворвалась в глубь немецкой обороны, как огромный поток воды при прорыве плотины. Ее передовые отряды углубились почти на 100 километров в тыл 18-й армии. Возник новый фронт протяженностью 200 километров за позициями немецких дивизий, находившихся под Ленинградом и на Волхове. Наступающие советские войска уже начали подводить сюда дальнобойную артиллерию и доводят численность своей группировки в этом районе до 180 000 человек.

Ранним утром в один из таких судьбоносных дней длинный серый воинский эшелон получает сигнал к отправке. Выбрасывая клубы пара, локомотив приходит в движение. В какой-то момент колеса проворачиваются вхолостую. Шипят клапаны. После этого паровоз медленно сдвигается с места. С грохотом лязгают сцепки вагонов. Один из санитарных эшелонов, называемый на солдатском жаргоне «экспрессом с мороженым мясом» (по аналогии с названием медали за участие в зимней кампании 1941–1942 гг. — Ю. Л.), отправляется на родину. В одном из вагонов, в которых раненые молча лежат на трехъярусных больничных койках, обер-ефрейтор Р. пристально всматривается лихорадочными глазами в матрац над его головой. У него одно из лучших, привилегированных мест, и он теперь может даже смотреть в окно. Но головы он не поворачивает. Боль и лекарства сделали его безучастным к окружающему миру. Он слишком слаб, чтобы говорить. Его беззвучный шепот невозможно понять. У него зудит кожа на голове, которую он хотел бы теперь почесать. Желание становится для него пыткой. Но сделать этого он не в состоянии. У него нет больше рук. Пальцы ног сильно болят, он это чувствует совершенно отчетливо. Но он знает, что этого не может быть. Ног у него тоже больше нет.

Обер-ефрейтор был посыльным в одном из батальонов, которые продолжают противостоять прорывам русских на Волхове даже после того, когда те просочились через немецкие позиции на флангах. Ему дали приказ во что бы то ни стало доставить на просеку и к опушке леса боеприпасы. Он тащил их за собой, пока у него не онемели руки. Он продолжал бежать даже тогда, когда заметил, что больше не чувствует ног ниже колен. Тогда он пополз на коленях и локтях, повесив на шею четыре ящика с пулеметными лентами. Обратно он доставил их уже пустыми. После чего потерял сознание.

На батальонном медицинском пункте, как громко именовалась полуосыпавшаяся ниша, вырытая в промерзлой земле, врач озадаченно качал головой. Что с того, что он знал, почему организм человека при переохлаждении, стремясь сохранить остатки тепла, уменьшает доступ крови к коже и суставам? Зачем ему было знать, что после этого холод особенно сильно воздействует и наступают страшные последствия? Ночью почти 50 градусов мороза, днем ниже минус 25 градусов — этого достаточно, чтобы сломить даже самого выносливого и полностью здорового человека. Кажется чудом то, что наши измученные солдаты все это выдерживают. Сейчас они напоминают призраков с серыми лицами, у которых не осталось ни грамма жира под кожной прослойкой. Как врач, видя это, он каждый раз качает головой, разрезая телесную ткань.

Нет, он не в состоянии помочь обер-ефрейтору. Его инструменты — это остаток того, что имеется на крайний случай. Основная часть хирургического материала была утрачена, когда обоз перехватила разведгруппа советских сибиряков. Теперь его главный инструмент — это плоскогубцы. Обезболивающих средств больше нет. Обер-ефрейтору может помочь лишь ампутация, но для нее нет необходимых средств.

Обер-ефрейтора тащат назад. К удивлению санитаров, он выдержал дорогу до дивизионного медицинского пункта и полевого госпиталя. Она проходила под обстрелом, через бревенчатый настил над промерзшими лесными тропами, рытвины дорог с остановками для замены транспорта, вышедшего из строя, под свист осколков авиабомб русских ночных бомбардировщиков У-2, которые целились во все, что двигалось и отличалось по цвету от белого снега. Рядом лежали на носилках стонавшие свертки с человеческими телами, из которых монотонно начинала капать кровь, как только под носилками таяла красная сосулька. И вот теперь он, калека, едет на родину, которую покинул здоровым парнем.