Дедушка - Марина Пикассо
Через несколько месяцев мы станем бакалаврами. Паблито сидит на кровати, поджав под себя ноги. С его губ едва слышно слетают, трепеща, строки Бодлера:
Без устали мелькает демон предо мной:
Он словно воздух, тот, которым я дышу,
Его вдыхаю я — и легкие сжигает он…
Бодлер, Рембо, Шенье, Верлен, Аполлинер… о ненасытный. Он никак не может утолить жажду в проклятых поэтах, чьи песни — о страдании, отчаянии, гибели.
Учеба его больше не интересует.
— Зачем? — все повторяет он. — У меня нет будущего.
Я возмущаюсь, даю ему взбучку, пытаюсь вправить мозги.
— Ну встряхнись ты в конце концов. Каждый может найти свое место в жизни!
Он пожимает плечами. Я раздражаю его. Он становится агрессивным.
— Прекрати спои поучения и оставь меня в покое. Зачем отворачиваться от правды? Мы в ловушке, и нам из нее не выбраться.
Его глаза мечут молнии. Он встает и бросает мне, прежде чем выйти из комнаты:
— Оставайся со своими иллюзиями! Ты рискуешь заплатить за них слишком дорого.
Это правда, мне пришлось дорого за них заплатить.
На столе в гостиной он оставил записку: «Я не приду вечером».
Мать разволновалась:
— Он тебе сказал, куда пошел? Как он может так поступать со мной!
Я отмалчиваюсь. Главное — не разжигать ее страхов. Я слишком хорошо знаю, до чего может дойти ее невроз: вопли, жалобные рыдания, приступ удушья, обморок. Истеричные звонки врачу. Большая игра. Игра, в которой я отказываюсь принимать участие.
— Паблито вернется. Он, должно быть, пошел к приятелю.
— После всего, что я для него сделала!
Взрывной нарциссизм. Мания преследования. А самое главное — всегда выглядеть жертвой.
— Да успокойся ты. Вернется Паблито.
В лицее имени Шатобриана Паблито нет. Там его не видели. Где он? Никто не знает, и я очень беспокоюсь. Вот уже три дня как он исчез и от него нет вестей. На своем «солексе» я изъездила все окрестные пути-дороги вокруг Гольф-Жуана, Валлориса, Вальбонны. Я выкрикивала его имя на пустырях, в рощах, в оврагах.
Мне отвечало только эхо.
И на следующий день все еще нет Паблито. Директор лицея послал письмо мэтру Антеби: он единственный посредник между отцом и нами. Отец, которого мэтр Антеби растревожил, звонит мне: «Вот уже три дня твой брат прогуливает учебу. Если увидишь его, скажи, что я не хочу скандалов. Ваш дедушка пошел на достаточные жертвы ради него. Эта учеба обходится дорого. Имейте же к нему хоть немного признательности».
Ни единого вопроса о причинах, толкнувших Паблито на бегство. Для него это детская выходка. Детская выходка, которая может опасно осложнить его отношения с его собственным отцом. Стоить ему привычного порицания:
Да ты и сам-то ни на что не годишься!
Паблито вернулся, возвращением кончаются все его побеги, которые повторяются теперь все чаще. Куда он бежит? Не знаю. Он не хочет говорить. Я уважаю его тайны. Он так красноречиво поступает, что я предпочитаю помолчать.
По зрелом размышлении, позже — увы, слишком поздно — я поняла, что он потерял надежду. Не в силах выразить словами свое отчаяние, он почувствовал, что должен разорвать узы страдальца. Пешком в бесконечность, спать в скалистых пещерах, выбирать случайные дороги — это освобождало его от гнета реальности. Поиски пустоты. Желание чего-то неосязаемого.
Мальчик с пальчик без камешков в кармашке.
Он приходил безмолвный, усталый, со впалыми щеками. Травинка, прилипшая к его пуловеру, свидетельствовала, что он валялся на лугу, песок на его ботинках показывал, что он был на пляже и, может быть, спал там. Вот только где он там собирался поесть? Из уважения я его об этом не спрашивала.
Он был в своем мире.
Экзамены на степень бакалавра, результаты. Мы сдали, и у нас с Паблито вырывается вздох облегчения: «Уф». При нашей-то бестолковой жизни грешно было надеяться даже на то, что нас до них допустят.
У входа в лицей имени Шатобриана учащиеся делятся планами на будущее.
«Родители посоветовали мне изучать политику или попробовать в высшую экономическую школу… Потом я буду управлять их делом…»
«А я выбрал право. Потом устроюсь работать в адвокатскую контору отца…»
И у меня, у меня тоже есть планы. Я хочу изучать медицину и стать педиатром.
Мэтр Антеби, которого моя мать пригласила посоветоваться, только руками всплеснул.
— Медицина! Семь лет учиться! Да знаете, сколько это стоит? Ваш дедушка ни за что не согласится.
Это правда, и мечтать нечего. Пикассо не только не согласится, но я даже догадываюсь, что он скажет:
— А я — разве я чему-нибудь учился? Ты бы лучше пошла в бар официанткой.
Официантка в баре. И правда, можно было бы неплохо учиться медицине, а по вечерам, чтобы оплачивать учебу, мыть посуду в баре. Многие так и делают.
Единственная разница между этими «многими» и нами в том, что нас-то любовь не баловала. Ничего страшного нет в том, чтобы мыть посуду или помогать по хозяйству, если знаешь, что, вернувшись домой, найдешь там любящую мать, готовую проявить ответственность, вдохнуть в семью ощущение силы и стабильности. А какие отношения в семье у меня, чтобы я могла рассчитывать на хорошее будущее? Как мечтать о месте под солнцем, если живешь постоянно в тени несчастий?
Паблито тоже понял, что ему никто ничего не даст. Он фаталист и терпит поражение. Да можно ли говорить о поражении, если даже не было попытки борьбы? Если и нет желания больше бороться?
А ведь он давно мечтал писать. Писать, чтобы попытаться найти контакт с людьми. Писать, чтобы писать. Уехать в Африку, чтобы рассказать о животных, туда, где ледники, чтобы описать таяние снегов, уединиться, чтобы осмыслить все, что терзает и волнует его.
С такими мыслями невозможно жить.
И значит, чтобы жить, нам нужно барахтаться, бороться. Не Паблито, совсем опустившему руки, а мне, ведь я еще жива. С моим опытом наставницы в детских лагерях я нахожу себе работу в хосписе Валлориса, в отделении тяжелобольных. Я занимаюсь группой аутичных, психотичных детей, маленьких шизофреников и неизлечимых дебилов.
Я должна помогать им вставать, мыть их, одевать, кормить, заниматься ими и работать с психологом, который приходит дважды в неделю. Это Двор чудес. Одни кусают себя за пальцы, другие весь день причитают, те так и лежат не
