Георгий Данелия - Кот ушел, а улыбка осталась
Репетируем. Подошел Гена Давыдов.
— Приковали? — весело спросил он. — Правильное решение. Зураб, там тебя спрашивают.
— Маленький в кипе?
— Маленький в кипе.
— После съемки пусть приходит, — сказал я. — Так, пошли актеры. Пошел Жерар! Стоп! Еще раз, пожалуйста.
— Георгий Николаевич, это за лекарством, — сказал Зураб. — Сейчас я тебе его дам, Гена, а ты передай, пожалуйста. Руку чуть-чуть опустите, Георгий Николаевич, я в карман не могу залезть, — Зураб достал из кармана маленький пузырек. — Гена, вот капли Вотчала (были такие советские капли, популярные среди выходцев из Союза). — Скажи, по двадцать капель три раза в день.
Гена взял пузырек и ушел. Снимаем. Появилась Нина Мамиконовна Тер-Осипян. В белых кожаных джинсах и в красной бейсболке. Скромно стоит в сторонке. Сняли два дубля. Меняем точку.
— Георгий Николаевич, отстегните меня на пять минут, пожалуйста, — сказал Зураб. — Я обещал помочь Мамиконовне мячики для бадминтона купить.
— В рабочее время?
— Завтра она улетает!
— Саша, отстегни Зураба.
— До обеда, господа, вы неразлучны. Ключ у Мони. А Моня уехал к Саше Хайту (Саша Хайт в городке Ашдод готовил завтрашний объект), — сказал Саша Кляйн.
— Далеко магазин? — спросил я Зураба.
— Да здесь рядом.
— Вы сами хотите пойти?! Ни в коем случае! — запротестовала Мамиконовна.
— Нина Мамиконовна, пять минут у Георгия Николаевича есть, — сказал Юсов. — Мы диг будем ставить. Иди, Гия.
И мы быстро пошли. Без привычки идти прикованным было не очень удобно.
— Георгий Николаевич, вы так рукой не размахивайте, Зурику больно! — сказала Мамиконовна.
— Стараюсь.
— Георгий Николаевич, извините, пожалуйста, мы вас обманули. Мячики для племянника мы еще вчера купили. А сегодня он обещал мне шекели на доллары поменять. Не хотел об этом при всех говорить, — сказал Зураб.
В то время в Тель-Авиве менялы обменивали шекели на доллары и доллары на шекели прямо на улице, почти открыто. В банке курс был намного ниже. Наш меняла, небритый пожилой мужчина в черной кепке с большим козырьком, какие в сороковых носили в Грузии, стоял возле газетного киоска.
Подошли, Зураб представил меня и Мамиконовну. Сказал, что мы люди в своей стране очень известные. Говорили по-грузински. Меняла сказал, что ему очень приятно иметь дело с такими клиентами. Сам он был из Кутаиси, звали его Иосиф.
— А правда, что Горбачев приказал все виноградники вырубить? — спросил меняла.
— Не слышали о таком приказе.
— Что он говорит? — спросила Нина Мамиконовна.
— Дорогая, я говорю, что поменяю вам по самому выгодному курсу, — сказал меняла по-русски. — Но если у вас большая сумма, надо будет поехать в другое место.
— Сумма не очень большая. Главное, чтобы фальшивых не было, — попросила Мамиконовна.
— Фальшивых, дорогая, у меня не бывает! Для вас персонально, я на каждой стодолларовой купюре свою подпись поставлю.
Мамиконовна открыла сумочку, достала деньги и протянула их меняле.
— Вот. Здесь тридцать четыре шекеля!
— Это все?
— Да, меняю все, — сказала Мамиконовна.
— Тридцать четыре шекеля — это двадцать семь долларов, — подсчитал меняла. Он взял у Мамиконовны шекели и протянул три купюры по десять. — Здесь тридцать долларов. У вас три найдется?
— Найдется, — сказал я. — Зураб, чуть-чуть руку опусти, — я полез в задний карман за бумажником.
До этого мы с Зурабом стояли так, чтобы меняле не видно было наручников. А тут он увидел. Посмотрел на наручники, на меня, на Зураба, на Мамиконовну, развернулся и пошел прочь. Мы — за ним.
— Подождите! Куда вы?! Вот ваши три доллара, возьмите!
— Пешкеш[3], — не оглядываясь, сказал меняла, прибавил шагу и скрылся за углом.
— Он подумал, что мы сбежавшие бандиты! Нельзя так ходить, — сказала Мамиконовна. — Георгий Николаевич, давайте найдем какого-нибудь кузнеца, и он вас раскует.
— Некогда, Нина Мамиконовна, — сказал Зураб. — График нарушим!
Мимо ехало такси, я поднял руку:
— Такси!
— Вай! — простонал Зураб.
— Очень больно, Зурик? — спросила его Мамиконовна.
— Совсем не больно, Нина Мамиконовна. Видите — даже не покраснело, — сказал Зураб.
Такси остановилось.
— Зурик, спроси у таксиста, до Ашдода, туда и обратно, тридцать долларов хватит? Я ключ у Мони возьму и привезу.
— Вы их не найдете, — сказал я. — Это не в самом Ашдоде, а в окрестностях, как доехать, мы не знаем.
— Не нравится мне это все, — покачала головой Мамиконовна. — Георгий Николаевич, я вас очень прошу, вы на Зурика не сердитесь, пожалуйста, — попросила она на прощание. — Он мальчик отзывчивый! Всем всегда помогает!
— Не буду, Нина Мамиконовна.
Мы дали таксисту деньги и отправили Мамиконовну в гостиницу. А сами поспешили на площадку.
— Георгий Николаевич, не успел сказать, сегодня вечером мы идем на свадьбу. Морис пригласил. Он там поет.
— Не идем, Зураб. Вечером снимаем.
— Как?! Гамлет же телеграмму прислал, что не прилетит. (Гамлета играл американский актер.) Я Морису позвонил, сказал, что мы свободны. Подумал, наконец-то французы грузинскую свадьбу увидят!
— Если бы ты не исчезал, ты бы знал, что Саша Кляйн назначил на сегодня освоение ресторана.
— Надо срочно Морису звонить, предупредить.
Между прочим. Морис Джанашвили — знаменитый эстрадный певец. И было время, когда я предлагал его на роль Мераба. Константин не согласился.
Быстро перешли на другую сторону улицы к телефону-автомату. Свободной рукой Зураб опустил монетку.
— Георгий Николаевич, руку поднимите, — Зураб быстро набрал номер. — Мориса позовите, пожалуйста. Жду.
К нам подошел патлатый малый в мятых шортах и спросил меня по-английски:
— Вы русский кинорежиссер?
— Да.
— А это зачем? — он показал на браслеты. — Любовь?
— Нет, субординация.
— Не понял.
— Приказ Михаила Горбачева. Каждого выдающегося переводчика приковывать к шефу наручниками, — сказал Зураб.
— Зачем?
— Для интенсификации… Алло, Морис! — закричал Зураб в трубку. — Мы не придем. Кляйн, оказывается, съемку назначил! Извини, не могу говорить! — Зураб повесил трубку. — Все!
Мы быстро пошли. Малый увязался за нами.
— Извините, господа, а как этот приказ можно соотнести с вашей перестройкой и демократизацией? — спросил он.
— Никак. Извините, нам некогда, — сказал я. Малый отстал, а мы быстро, почти бегом вернулись на площадку.
— Хорошие у тебя «пять минут», Зураб, — упрекнул Саша Кляйн.
