Александр Трачевский - Наполеон I. Его жизнь и государственная деятельность
В России погибло до двухсот пятидесяти тысяч европейцев почти всех наций. Но и русские не забудут нашествия “двунадесяти язык”. У Кутузова осталось только тридцать тысяч солдат, а всего их погибло также не менее четверти миллиона. Кутузов призывал к миру, и его поддерживало общественное мнение России. Но Александр, явившись вслед за Наполеоном в Вильну, сказал: “Прочный мир может быть подписан только в Париже”. И в приказе по армии значилось: “Идем положить конец нестерпимому кичению; станем за веру против безверия, за свободу против властолюбия, за человечество против зверства”. 1/13 января 1813 года русское войско перешло границу со своим царем во главе.
Глава VI. Оборона гения. 1813 – 1814
У русских не было и двадцати тысяч бойцов. Ими и пруссаками командовал нелюбимый солдатами бездарный Витгенштейн. Пруссия и Австрия еще боялись Наполеона, а в тылу поляки оставались верными ему, так как Россия уклонилась от немедленного восстановления Польши. Наполеон представлял себе врагов в гораздо более страшном виде, но не испугался. 1813 год – одна из самых блестящих эпох в его жизни. Французы поддержали его, опасаясь нашествия “скифов”: они осыпали его патриотическими адресами и пожертвованиями. Наполеон поддерживал свое влияние изумительной деятельностью. Совершались благотворения, все во имя Марии-Луизы, которая назначалась регентшей на случай отлучек императора. Ради толпы Наполеон принудил Пия VII к новому конкордату. Деньги явились в виде облигаций под захваченные у общин земли. Была согнана масса подростков пятнадцати-семнадцати лет, которых Цезарь сразу превратил в львов. Он грозил даже дипломатам, что вооружит и женщин. В четыре месяца император снарядил до полумиллиона бойцов, а всего их у него было немного меньше, чем у всех врагов вместе. Тогда же на море американцы брали верх над англичанами, а избитый в Испании Веллингтон ретировался в Португалию. Немудрено, что миродержец хотя и предлагал мир державам, но на старых условиях.
Тем не менее Наполеон поддавался ослеплению. Патриотизм усталых французов быстро остыл: они стали рассуждать о “виновнике” всех бедствий. Сам виновник уже не думал об их будущем. Отнимая земли у общин и рабочие руки у земель, он приказывал женщинам и детям обрабатывать почву заступами. Он отнял у пахарей и лошадей, но и их не хватало так же, как и пушек: плохая разведка, за недостатком кавалерии, была одною из причин неудач 1813 года. А в пехоте героизм не мог возместить слабосилия юнцов, которые быстро утомлялись. Паладины были уже не прежние. Ланн погиб на поле брани, и вскоре его участь разделили Бессьер и Дюрок. Массена удалился на покой, Даву был почти отстранен из подозрительности. Самим Бертье овладевало переутомление: он раскрывал врагам слабости своей армии, чтобы принудить своего императора к миру. Мюрат почти явно изменял, и Мармон готовился последовать его примеру, а Бернадот, Моро и Жомини уже работали в лагере неприятеля. Остальные маршалы выказывали строптивость и перекорялись между собой.
Не замечал Наполеон и внешней грозы. Пий VII отверг конкордат, распаляя тем ненависть католиков к “тирану церкви”. Англия опять ловко действовала своим золотом и дипломатией, а Веллингтон снова перешел в наступление и уже грозил вторжением во Францию. Александр I стал фанатиком мщения, а император надеялся опять прельстить его, как в Тильзите. Еще больше ошибался он в тесте: ловкий дипломат Франца I, Меттерних, становившийся “арбитром Европы”, льстил Наполеону и стал посредничать с виду, но тайно вступил в заговор с Россией и Пруссией. А главное, Наполеон все еще не постигал новой великой силы – национализма, хотя Талейран уже говорил тогда: “Пришла пора императору стать французским королем”. После испанцев и русских пришла очередь немцев: начиналась их война за освобождение. Даже в Саксонии за императора стоял один только король: народ принял союзников с восторгом. Но главным палачом тирана стала Пруссия, которая испытывала такой гнет победителя, что ей оставалось или погибнуть, или восстать.
Уже при возвращении французов из России пруссаки сделали два покушения на жизнь Наполеона. Фридриха Вильгельма III засыпали ободрениями со всех концов Северной Германии. Потекли пожертвования, даже от детей и слуг; женщины продавали свои косы парикмахерам; крестьяне жгли свои избы на пути неприятеля. Всюду раздавались патриотические песни Рюккерта и Кернера. Арндт писал катехизисы для народа языком Лютера. На войну рвались даже сынки юнкеров, царедворцы и те, которые раньше откупались от рекрутчины, а во главе шли студенты и гимназисты со своими преподавателями. Фридрих Вильгельм III испугался “революции”: при дворе снова появились Штейн и Гарденберг. В армии тихо, но отлично хозяйничал Шарнхорст и горячился “семидесятилетний юноша” Блюхер, которого прозвали генералом-Вперед, а рядом выдвигались дельные чистокровные пруссаки: Клейст, Гнейзенау и Бюлов. Пруссия выставила больше войск, чем Россия с Австрией, и никогда еще у нее не было такой хорошей армии. Уже в феврале король заключил союз с Россией и Швецией, а Англия дала ему денег. Так налаживалась шестая коалиция, к которой примкнула даже Испания.
А Наполеон воображал, что все еще воюет с “ленивыми монархами”, и надеялся опять смять их молодецким ударом. И он обнаружил прежнюю гениальность и энергию. Его юнцы совершали дивные маневры. Сам он вихрем носился по огромному театру войны, и при одном его имени враги падали духом. Правилом союзников было избегать его, щипать только маршалов. Однако герой был уже не прежний. Роковой недуг вызывал обмороки и бездействие по целым неделям, а во время битв непреодолимую спячку. И в душе “рокового человека” поневоле, как в России, дипломат, император мешал великому полководцу. А отсюда – ошибки в расчетах, впрочем, понятные при массе случайностей в войне с непредсказуемым врагом.
Первою ошибкой было преувеличение силы противников, вызвавшее излишнюю поспешность, чтобы не дать им собраться, чтобы прорвать их центр. Начало пошло блестяще: при равных силах Наполеон сумел напасть на русско-прусское войско в двойном числе под Лютценом. Его маневры отличались меткостью и хладнокровием шахматного игрока. Вслед за тем – новая блестящая победа, у Бауцена: и враг попятился за Одер. “Мы надеялись идти на запад, а двигаемся на восток!” – с горечью воскликнул король. Царь, который все время сам командовал лицом к лицу с Наполеоном, утешал его лишь надеждой на Бога. Пруссаки потеряли Шарнхорста в бою; Александр заменил Витгенштейна Барклаем.
Но тут произошла вторая ошибка, которую сам Наполеон назвал “величайшею в своей жизни”. Союзники были угнетены и расстроены. Барклай собирался уйти в Россию, чтобы преобразовать свою разбитую армию. Король твердил, что Пруссия погибла, если не остановить победителя перемирием. Союзники готовы были снова возненавидеть друг друга: отступая, они обвиняли один другого в бездарности и даже в измене. Саксония опять пристала к французам. А Наполеон сам схватился за мысль о перемирии.
Победитель оторопел, в свою очередь. Он был угнетен душевно и телесно: уже под Бауценом на него нападала вялость, спячка. Его солдаты тысячами превращались в мародеров от голода; не хватало офицеров, которые падали, бросаясь вперед для одушевления “детей”. Пришли вести о новом бедствии в Испании, о горячем миролюбии в Париже и о подозрительном поведении Австрии. Наполеон дважды предлагал царю мир с разделом Пруссии и Полыни, но его посланцы даже не были приняты. Тогда он призвал Меттерниха. Почуявший гибель миродержец промучился с венским Янусом целых десять часов, то грозя, то ласкаясь. Наконец он загремел, бросив шляпу на пол: “Так вы хотите войны? Хотите получить свою долю, как пруссаки и русские? Извольте! Назначаю вам поединок в Вене. Я три раза ставил императора на престол. Я женился на его дочери: то была глупость, я раскаиваюсь в ней. Чего хотят от меня? Бесчестия? Никогда! Скорее умру, чем уступлю хоть пядь земли. Ваши рожденные на тронах государи могут быть двадцать раз побиты – и они все-таки возвратятся в свои столицы. Я же – сын счастья: мое царство прекратится в тот день, когда я перестану быть сильнейшим. Вы грозите мне союзниками. Сколько их у вас? Четыре, пять, шесть, двадцать? Чем больше, тем лучше для меня!.. Но нет, вы ведь не станете воевать со мной?” “Вы погибли”, – отвечал Меттерних.
Наконец Наполеон пошел и на “бесчестие”: он согласился на конгресс в Праге, предложенный Меттернихом. Но венский дипломат обратил этот конгресс в комедию: не успел пробить час окончания перемирия, как Габсбург объявил войну своему зятю. Не дождались даже ответа императора, который соглашался почти на все.
Мир опять увидал ужаленного льва. Опять блеснула самоуверенность гения. Опять улыбалось ему счастье: Бернадот “топтался на месте” в Померании; Блюхер застрял в Силезии. А главною, богемскою армией командовал трусливый венский аристократ, князь Шварценберг, походивший более на дипломата, чем на полководца; да и тому мешали целых три венценосца. Оттого-то Наполеон, гонявшийся за Блюхером, подоспел на выручку к осажденному Дрездену. Здесь-то, в незабвенном двухдневном бою (26-27 августа 1813 года), он показал пример гениальной обороны. “Император в Дрездене!” – с ужасом воскликнул Шварценберг, завидя искусные маневры французов: и у союзников опустились руки. Они потеряли трех своих людей, и половина попала в плен. Тут пал и Моро со словами: “Как! Я, Моро, умираю среди врагов Франции, от французского ядра!” Союзники, мечтавшие отрезать Наполеону “отступление” к Рейну, сами бежали босые, голодные, в беспорядке; а в тылу у них, в Богемии, показался корпус Вандамма. Сам Наполеон пустился было в погоню, но вдруг упал в обморок.
