Георгий Литвин - На развалинах третьего рейха, или маятник войны
Впоследствии, читая в газетах тексты его речей и выступлений, я понимал, что они приглажены референтами. Вот откуда сила референтов, часто влияющих на политику страны гораздо больше, чем самый высокий руководитель. Это — беда не только ГДР и не только Советского Союза… Я не считаю себя вправе давать оценку деятельности Эриха Хонеккера на самых высоких постах в ГДР, ибо это могут сделать только немецкие историки, чувствующие Германию душой, но я восхищаюсь поведением этого человека в последние годы: как настоящий немец, он не изменил своим идеалам и до последнего дня верил в идеалы социализма. Пусть он ошибался, но не пресмыкался перед противниками.
В советской зоне проводилась земельная реформа, в ходе которой были конфискованы земельные владения площадью свыше 100 гектаров. Большинство крупных землевладельцев, предчувствуя такое развитие событий, сами покинули советскую зону, но их имения остались, и ими руководили управляющие. Вообще, передел земли тогда происходил большой: на основании решения Потсдамской конференции Польша получила часть земель, принадлежащих до этого Германии, была разделена между Польшей и СССР Восточная Пруссия. Началось переселение немцев из этих областей в четыре зоны оккупации. Кроме того, немцы выселялись из Чехословакии, Румынии, Венгрии. По немецким данным, Германия в то время приняла свыше одиннадцати миллионов переселенцев, которых нужно было обустроить на новом месте жительства.
Мне лично пришлось наблюдать это вынужденное переселение масс людей, которые часто изгонялись из своих домов. Вот они, последствия войны: сначала изгоняют одни, потом — другие, и чаще всего страдают именно те, кто лично никого не изгонял…
Теперь такую вспышку национализма, бесчеловечное изгнание людей из жилищ, экономическое или психологическое насилие, побуждающее, бросая все, срочно покидать обжитые места, наблюдаю я и на своей Родине — в бывшем СССР. И снова кто-то считает, что останется безнаказанным. Высшее нацистское руководство Германии, за то что они сотворили с нашей страной и своим народом, было казнено (повешено). Так что уроки истории забывать никому нельзя. Возмездие все равно настигнет тех, кто издевался над народом.
Из созданного земельного фонда был передан в общественную собственность один миллион гектаров. В ходе проведения земельной реформы возникли народные хозяйства — государственные предприятия типа наших совхозов. Однажды я был свидетелем возникновения «колхоза» на немецкой земле. В одном бывшем помещичьем имении мне рассказали: обрабатывать землю, распределенную среди переселенцев на основании закона о земельной реформе, собирать урожай в одиночку хозяевам оказалось не под силу, и тогда они решили делать это сообща.
В ГДР было создано около тридцати видов кооперативов самого разного характера. Когда впоследствии в стране началась организация сельскохозяйственных кооперативов, особых волнений среди населения не было, так как земельная реформа не ставила своей задачей ликвидацию частной собственности на землю и национализацию земли и было много переходных форм собственности. Многие из переселенцев получили в собственность земельные наделы по пять — десять гектаров на семью. В советской зоне оккупации возникло свыше 210 тысяч новых крестьянских хозяйств. Для гарантии в законодательном порядке устанавливался максимум земельного надела, запрещались раздел, продажа и заклад полученной по реформе земли…
Сейчас этот опыт разумного подхода к осуществлению желаний граждан теряется. Но так было.
Я уже говорил, История не терпит насилия над собой, как не терпит и своего забвения…
Если в области военной техники к началу войны СССР и Германия были более или менее на равных, то техническое оснащение нашего населения во многом отставало. Однажды на аэродроме в Бранденбурге, где стоял в то время истребительный полк, я наблюдал такую картину: летчики, смеясь, подшучивали над заслуженным летчиком, командиром эскадрильи. Повод был серьезный: комэска взялся осваивать «пилотирование» такой сложной техники, как велосипед. Зрители живо комментировали происходившие события: «Известно, что мешает танцору…», «Кто умеет летать, на велосипеде ездить не обязан!..». Наконец «курсант» под общий хохот собравшихся поехал ровно, по линеечке: опыт пилотирования истребителя все-таки помог. «Виновник» переполоха на аэродроме подошел к группе летчиков и, улыбаясь, сказал:
— Да, ребята, вот оно, наше развитие: все делаем наоборот. В нашей деревне до войны ни у кого не было велосипеда. Вот и получилось: сначала меня научили летать на истребителе, здесь, в Германии, я запросто сел за руль «опеля», благо он на четырех колесах, а вот на велосипед сел впервые. А ведь все нужно было делать в обратном порядке…
Специалисты нашей авиапромышленности, занимавшиеся демонтажем оборудования авиационного завода «Арадо», в доверительных беседах со мной отмечали высокий уровень технологии, совершенство машин и оборудования. Такие беседы в то время могли стоить нам в лучшем случае ярлыка «преклоняющихся перед иностранщиной» со всеми вытекающими отсюда последствиями. Казалось, что после войны пора было бы уже признать, что в довоенные годы олицетворением передовой научно-технической мысли среди стран мира была Германия. Это бы не умалило подвига советского народа. Наоборот, для всех бы было более известно, какого врага мы не только одолели, но и превзошли.
Большое получилось у меня отступление, но как без него было мне обойтись. Надеюсь, читателю было не так скучно во время чтения этой главы. Ведь основная мысль, которая меня волновала, — это действие пресловутого «маятника войны», для которого нет правых и нет виноватых. Однажды пущенный в ход, он сметает все, что ему встречается на пути в обе стороны. Это закон, помнить который всем нам нелишне.
Но вот наконец и Брест. На границе с Польшей во всю работает таможня и пограничный контроль. Пройдя необходимые процедуры, мы, военнослужащие, были пропущены на другую, «варшавскую», сторону вокзала. Там уже стоял поезд Брест — Берлин, но его почему-то долго не отправляли, и мои попутчики стали высказывать различные предположения: «Наверное ждем какую-то важную «птицу», — сказал один из, видимо, сведущих людей. Так оно и было. Вскоре поезд мчался без остановок к Варшаве. Перед польской столицей он остановился, и из вагона, который был подцеплен в Бресте, вышла группа лиц в гражданских костюмах. Главный «начальник», что было видно по поведению его сопровождающих, был очень высокий, полный мужчина пожилого возраста. Группа стала прохаживаться по перрону, и тут один наш попутчик, как сейчас помню в звании подполковника, тоже вышел из вагона и направился к той самой группе штатских. Затем он, как-то не вполне естественно для военного человека, стал по команде «смирно», отдал честь. «Начальник», как мы заметили, поздоровался с ним очень сердечно, и они начали прохаживаться вдоль по перрону, оживленно беседуя. Был подан сигнал к отправлению, и мы поехали дальше. Многие из моих попутчиков, в основном все ни были фронтовиками, узнали в «начальнике» маршала Федора Ивановича Толбухина (1894–1949). Он был участником Первой мировой войны. В последней войне был начальником штабов различных фронтов, командующим ряда армий, а затем и фронтами. Подполковник, который с ним разговаривал, поделился с нами воспоминаниями об этом выдающемся военачальнике, особо подчеркивал, что все сослуживцы очень уважали маршала за его высокий профессионализм, человечность, порядочность и внутреннюю культуру. Он являл собой интеллигента старой закваски. В царской армии Федор Иванович дослужился до чина подполковника.
Поезд после остановки пошел медленнее. Мы были уже в Западной Польше. Народу там встречалось очень мало: немцы были уже в основном выселены в Германию, поляки же ехали на освобожденную для них землю с большой неохотой.
Вот и пограничная река Одер. По восстановленному мосту мы въехали в пограничный город Франкфурт-на-Одере. Остановка здесь была короткой. Через два часа наш поезд уже прибыл на Силезский вокзал Берлина.
Глава 2
На демаркационной линии
Прибыв в Потсдам, я сразу же явился в штаб. В приемной начальника разведуправления группы войск меня встретил дежурный офицер. Он узнал меня. Мы вместе учились в Москве на курсах иностранных языков. Повоспоминав немного об учебе, общих знакомых, мы пошли с ним к начальнику отдела кадров. Тот, познакомившись с моими документами, решил направить меня в 3-ю ударную армию, штаб которой находился в городе Магдебург. Там начальник разведки армии полковник Алешин после короткой беседы определил меня в 207-ю стрелковую дивизию. Мне предстояло ехать в город Штендаль, где находился штаб дивизии, и поступить в распоряжение подполковника Щекотихина. Мой новый начальник, высокий статный человек с приятными чертами лица, встретил меня приветливо. Он вышел из-за стола, пожал мне руку и предложил сесть. Первое, о чем он спросил, это служил ли я раньше в разведке.
