Долгая дорога к свободе. Автобиография узника, ставшего президентом - Нельсон Мандела
Первый раунд переговоров с правительством проходил в течение трех дней в начале мая 1990 года. В состав нашей делегации входили Уолтер Сисулу, Джо Слово, Альфред Нзо, Табо Мбеки, Ахмед Катрада, Джо Модизе, Рут Момпати, Арчи Гумеде, преподобный Бейерс Науд, Черил Каролус и я. Наши встречи проводились в Гроот-Шур, поместье в голландском стиле в районе Кейптауна, которое являлось резиденцией первых колониальных губернаторов Южной Африки, в том числе Сесила Родса[109]. Некоторые члены нашей делегации шутили, что нас привезли прямиком в западню на вражеской территории.
Переговоры, вопреки ожиданиям, проходили серьезно и вдумчиво, в атмосфере доброжелательности. Исторические враги, которые противоборствовали в течение трех столетий, встретились и пожали друг другу руки. Многие задавались вопросом, почему этот переговорный процесс не был организован ранее. Правительство на временной основе прекратило преследование Джо Слово, генерального секретаря Коммунистической партии Южной Африки, и Джо Модизе, главнокомандующего формирований «Умконто ве сизве», и было крайне необычно видеть, как они пожимали руки лидерам Национальной партии, которые десятилетиями демонизировали их. Как позже сказал журналистам Табо Мбеки, каждая из сторон неожиданно для себя обнаружила, что у ее противника нет ни рожек, ни хвоста.
Сам факт этих переговоров стал важной вехой в истории нашей страны. Как я уже отмечал, они продемонстрировали не только то, что руководство АНК достигло своей цели, к которой шло столько лет, но и положили конец отношениям «хозяин – слуга», которые ранее выступали моделью для отношений между чернокожими и белыми в Южной Африке. Мы пришли на эти переговоры не как просители, а как соотечественники-южноафриканцы, которые заслужили равные права и место партнера за столом переговоров.
Первый день стал, по существу, уроком истории. Я объяснил нашим собеседникам, что Африканский национальный конгресс с момента своего создания в 1912 году всегда стремился к конструктивным переговорам с правительством. Фредерик де Клерк, со своей стороны, высказал предположение, что система «раздельного развития», которая задумывалась как прогрессивная концепция, на практике не удалась. Он высказал свое сожаление в этой связи и надежду, что начавшиеся переговоры смогут исправить ситуацию. Это ни в коей мере нельзя было считать извинением за апартеид, однако следует признать, что никто из лидеров Национальной партии еще не заходил так далеко.
Основным вопросом, который обсуждался в первый день переговоров, явилась выработка определений «политические заключенные» и «политические эмигранты». Правительство выступало за максимально возможное сужение этих понятий, желая ограничить число борцов освободительного движения, которые получат право претендовать на освобождение от ответственности. Мы, в свою очередь, выступали за максимально широкое понимание этих определений, подчеркнув, что любой человек, который был осужден за «политически мотивированные» правонарушения, должен претендовать на такое право. Мы, к сожалению, не смогли договориться о том, что следует считать «политически мотивированными» правонарушениями, и этот вопрос еще довольно долго так и будет оставаться нерешенным.
В конце трехдневного раунда переговоров мы достигли соглашения, которое стало известно как «Протокол Гроот-Шур». Согласно этому документу, обе стороны обязались начать мирный процесс переговоров. Правительство взяло на себя обязательства отменить чрезвычайное положение в стране (и вскоре оно выполнило это обещание, отменив чрезвычайное положение везде, кроме охваченной насилием провинции Наталь). Мы договорились создать совместную рабочую группу для устранения тех многочисленных препятствий, которые все еще стояли на нашем пути.
Когда дело дошло до конституционных вопросов, то мы потребовали, чтобы новая конституция была разработана Учредительным собранием. Как мы считали, в состав Учредительного собрания должны были войти те, кого изберет сам народ. Но до выборов в этот орган необходимо было создать временное правительство, которое могло бы осуществлять контроль за процессами переходного периода до тех пор, пока не будет избрано новое правительство. Правительство не могло выступать одновременно и игроком, и судьей, как это мы наблюдали сейчас. Мы выступили за созыв многопартийной конференции для организации переговоров по формированию временного правительства и изложили руководящие принципы функционирования Учредительного собрания.
105
Хотя мне хотелось отправиться в Цгуну сразу же после своего освобождения из тюрьмы, я смог поехать туда только в апреле 1990 года. У меня не было возможности направиться на свою родину тогда, когда я захочу: требовалось подготовить выступления для местных организаций, руководство АНК требовало также обеспечить мою охрану. К апрелю руководство АНК и бригадный генерал Банту Холомиса[110], военный лидер Транскея, симпатизировавший АНК, договорились о моей поездке.
Я хотел, прежде всего, отдать дань уважения своей покойной матери. Поэтому сначала я отправился в Цгуну на то место, где была похоронена моя мать. Ее простая могила была покрыта лишь несколькими камнями и поставленными на попа кирпичами, она ничем не отличалась от других могил в Цгуну. Мне трудно описать свои чувства: я чувствовал сожаление о том, что не смог быть с ней, когда она умирала, раскаяние в том, что не заботился о ней должным образом, когда она была еще жива, и тоску по тому, как все могло бы сложиться, если бы я решил прожить свою жизнь по-другому.
Осматривая свою родную деревню после стольких лет отсутствия, я был поражен как многими переменами в ней, так и их недостаточностью. Когда я был молод, жители Цгуну вообще не интересовались политикой и практически ничего не знали о борьбе за права чернокожих африканцев. Они принимали жизнь такой, какая она есть, и не задумывались о том, чтобы поменять ее. Однако теперь, когда я вернулся, то услышал, как школьники Цгуну поют песни об Оливере Тамбо и отрядах «Умконто ве сизве», и невольно удивился тому, как знания об освободительной борьбе проникли во все уголки Южной Африки и слои африканского общества.
У жителей моей деревни сохранились теплота и простота в общении, которые вернули меня в те дни, когда я был мальчиком. Меня, однако, обеспокоило то, что они казались такими же бедными, как были раньше (если даже не еще беднее). Большинство по-прежнему жили в простых хижинах с земляными полами, без электричества и водопровода. Во времена моей юности деревня была опрятной, вода чистой, а трава, насколько хватало глаз, зеленой и незамусоренной. Загоны для скота были подметены, пахотный слой сохранен, поля аккуратно разделены межами. Теперь же не подметали даже деревенские улицы, вода была грязной, а поля в округе были завалены пластиковыми пакетами и различного рода обертками. Когда я был ребенком, мы не знали, что такое пластик, и, хотя он, несомненно, в чем-то улучшал нашу жизнь,
