Валентин Бережков - Страницы дипломатической истории

— Хотите ли вы сказать от имени президента, что Соединенные Штаты решили устраниться от участия в европейских делах?

Дэвис уклонился от прямого ответа, и тогда Черчилль дал волю своим эмоциям. Он хвастливо заявил, что если американцы не понимают угрозы, которую Россия представляет для Европы, то Англия будет стоять одна. Британия не является фактором, которым можно пренебречь в мировых делах. Она еще может за себя постоять. Англия выстоит одна, как она это делала прежде…

Посол Дэвис не дал себя сбить этой бравадой. Он напомнил Черчиллю, что Советский Союз внес огромный вклад в дело победы над общим врагом, и добавил, что не следует возрождать старые подозрения. Подводя итог дискуссии, Дэвис заявил, что, как полагают многие, Англия, которая теперь оказалась без третьей соперничающей державы на континенте, с помощью которой можно было бы сбалансировать возрастающую мощь России, хочет попытаться использовать людские ресурсы и экономический потенциал Америки для поддержания классической британской политики «разделяй и властвуй».

Дэвис так метко вскрыл подлинные мотивы Черчилля, что тот при всей своей находчивости на этот раз не знал, что ответить. Он ограничился лишь замечанием, что хотел бы как можно скорее изложить свои соображения президенту.

Трумэну, судя по всему, такая напористость Черчилля понравилась, и он больше не возражал против предварительной встречи с британским премьером до прибытия в Потсдам советской делегации.

Беседа двух западных лидеров состоялась утром 16 июля в гостиной виллы в Бабельсберге, в которой остановился президент и которую поэтому окрестили «малым Белым домом». Обсуждение началось с Японии. Черчилль заявил, что может предоставить свежие британские контингента для войны на Тихом океане. Однако Трумэн дал понять, что не нуждается в английской помощи. Более того, несмотря на достигнутую в Ялте официальную договоренность о присоединении Советского Союза к войне против Японии после капитуляции гитлеровской Германии, Трумэн заявил Черчиллю, что не собирается «просить» русских вступать в эту войну. Это несколько подсластило пилюлю, полученную Черчиллем. Воспрянув духом, он снова сел на своего конька, принявшись распространяться об «угрозе», которую, дескать, представляет Советский Союз как для Европы, так и для США. В целом Черчилль остался доволен этой встречей. Он отметил в своем дневнике, что на него произвела большое впечатление твердость Трумэна и его способность принимать решения.

Во второй половине этого же дня военный министр США Стимсон явился на виллу к Черчиллю, чтобы проинформировать его о предварительных данных об испытании атомной бомбы в Нью-Мексико. Черчилль не мог скрыть своего восторга. Он воскликнул:

— Вот быстрейшее средство для окончания второй мировой войны!

Затем, немного помолчав, добавил:

— А может быть, и еще для кое-чего…

Позднее Черчилль записал в дневнике:

«До этого момента наше военное планирование исходило из необходимости вторжения на собственно японскую территорию с помощью интенсивных бомбежек и высадки крупных армий. Мы полагали, что отчаянное сопротивление японцев, которые будут стоять насмерть с самурайской преданностью в любой пещере и в любом укрытии, приведет к тому, что завоевание Японии шаг за шагом может потребовать миллион американских и полмиллиона английских жизней. Теперь этот кошмар исчез. Вместо него появилось видение яркое и захватывающее — окончание всей войны путем одного или двух сильных ударов… Мы теперь не нуждаемся в русских. Теперь мы располагаем возможностью сразу же прекратить бойню на Дальнем Востоке, Но открываются и более приятные перспективы в Европе. Я не сомневаюсь, что эти же мысли бродили и в головах американских друзей».

Стимсон напрасно убеждал Черчилля в необходимости сообщить советской стороне подробности о новом оружии. Черчилль и слышать об этом не хотел. Его реакция была та же, что и Бирнса, с которым. Стимсон говорил ранее.

ПОТСДАМСКАЯ КОНФЕРЕНЦИЯ

Сталин встречается с Трумэном.

17 июля ровно в 12 часов дня лимузин главы Советского правительства остановился у подъезда «малого Белого дома» в Бабельсберге. Ближайшие помощники президента Г. Воган и Дж. Вордеман вышли навстречу гостям. И. В. Сталину только что было присвоено высшее воинское звание генералиссимуса в знак признания успехов и исторических побед Красной Армии в Великой Отечественной войне. Вместе с И. В. Сталиным, прибыл В. М. Молотов и, в качестве переводчика, советник Наркоминдела С. А. Голунский. Советские представители поднялись по устланной толстым ковром лестнице на второй этаж в кабинет Трумэна, где их ожидали президент США, государственный секретарь Бирнс и переводчик Болен.

Как записал переводчик президента, Сталин был спокоен, сердечен, говорил мягко и дружественно.

В ходе состоявшейся беседы Трумэн и Сталин обсудили повестку дня конференции, причем Сталин внес несколько дополнений, включая вопрос о режиме Франко в Испании. Трумэн, как бы пропустив, мимо ушей замечание относительно Франко, спросил, в котором часу, по мнению Сталина, было бы удобно встретиться на первом пленарном заседании. Сталин ответил, что Молотов и Иден договорились о 17 часах сегодня, 17 июля. Бирнс в шутку напомнил о хорошо известной привычке Сталина работать по ночам и вставать поздно на следующий день. Сталин в тон ему ответил, что его привычки после окончания войны изменились.

— Что касается режима Франко, — уже серьезным, тоном продолжал Сталин, — то я хотел бы разъяснить мою точку зрения. Франкистский режим не явился результатом внутреннего развития в Испании. Он был навязан Испании Германией и Италией и поэтому представляет опасность для Объединенных Наций. Режим Франко опасен и вреден, поскольку в Испании предоставляют убежище различным осколкам фашизма. Поэтому мы думаем, что надо покончить с этим режимом…

Трумэн ответил, что у него нет достаточных материалов относительно Франко, но он обязательно изучит этот вопрос. В дальнейшем Трумэн решил вести беседу менее официально. Он сказал:

— Я приехал сюда, чтобы установить с Вами дружественные отношения и иметь дело с Вами непосредственно чтобы можно было сразу решить по тому или иному вопросу «да» или «нет», тем более что я не дипломат.

Сталин ответил, что откровенность — хорошее дело и она будет помогать Советскому Союзу вести дела с Соединенными Штатами.

Трумэн сказал, что если у США и СССР сложатся дружественные отношения, то возникающие расхождения можно будет урегулировать быстро и в обстановке откровенности.