Леонид Млечин - Холодная война: политики, полководцы, разведчики
Еще будучи губернатором, он очень жестко отзывался о Советском Союзе:
— Каждый год мы отмечаем День порабощенных народов. Было время, когда у нас, в Соединенных Штатах, по этому случаю выражалась надежда на будущую свободу тех, кто ныне порабощен. Но мы все больше выхолащиваем эту тему и теперь дошли до того, что используем эту дату, чтобы говорить о мире, не упоминая свободы. Можно ли жалеть взятых в плен и в то же время не обижать захватчиков?
Видя, что происходит за железным занавесом, Рейган говорил:
— Нам надо прекратить все дела с русскими. Пусть их система рухнет сама, а тем временем надо скупать пшеницу у наших фермеров и держать ее под рукой, чтобы накормить русских, когда они наконец обретут свободу.
Во время предвыборной кампании 1980 года Рейган объяснил своим помощникам, что у него будет простая политика в отношении Советского Союза:
— Мы победим, а они проиграют.
За две недели до избрания президентом Рейган заявил:
— Я думаю, фермеры были бы в первых рядах, если бы в интересах национальной безопасности мы в один прекрасный день сказали Советскому Союзу: «Хватит! Изоляция, и никакой торговли! Мы больше не станем торговать с вами, пока вы не сделаете то-то и то-то». За каждой провокацией должно следовать эмбарго. И это могло бы стать ответной мерой на любую агрессию, ставящую под угрозу нашу национальную безопасность.
На первой же пресс-конференции в Белом доме Рейган, отвечая на вопрос корреспондента, сказал:
— Советские лидеры присвоили себе право совершать любые преступления, лгать и обманывать. У нас другие моральные принципы.
Все были поражены — так откровенно президенты не высказываются. Рональд Рейган от души пожелал:
— Марксизм-ленинизм должен превратиться в пыль истории, как и все другие тирании, которые лишали людей свободы.
Выступая перед национальной ассоциацией евангелистов, Рейган назвал Советский Союз «средоточием зла в современном мире». Он обратился к антивоенному движению:
— Избегайте соблазна стать над схваткой и уравнять обе стороны, забывая недавнюю историю и агрессивные устремления империи зла. Называя гонку вооружений просто недоразумением, вы отказываетесь участвовать в борьбе между правотой и ложью, между добром и злом.
Автором знаменитого выражения «империя зла» был сотрудник президентского аппарата Тони Дилан, который писал Рейгану речи. Президенту это выражение понравилось. При этом он не путал выступления на митингах с повседневной практической политикой.
В начале шестидесятых Рейган возмущался:
— Нас уверяют, что мы можем сесть за стол переговоров с нашим противником, что обе стороны в чем-то немного правы и в чем-то немного не правы. Но как примирить добро со злом? Как можно примирить нашу веру в Бога с диалектическим материализмом нашего противника? Как прийти к соглашению с людьми, которые утверждают, что у нас нет души, что не существует загробного мира, что нет Бога?
Став президентом, Рейган пытался наладить диалог с советскими руководителями. За фасадом любителя образной антикоммунистической риторики скрывался гибкий и прагматичный переговорщик, уверенный в своей способности договориться об окончании гонки вооружений. В частности, он рассчитывал на тихую дипломатию, с помощью которой старался вытащить из советских тюрем и лагерей политических заключенных.
Он сам писал письма в Москву. После того как Рейган едва не погиб в результате покушения на его жизнь, он набросал послание, адресованное Леониду Ильичу Брежневу:
«Дорогой г-н президент!
Я прошу извинить меня за то, что промедлил с ответом на Ваше письмо. Единственное объяснение — не так просто вернуться к нормальному ритму жизни после больницы…
Есть одна проблема, на которую я считаю своим долгом обратить Ваше внимание…
Я изучил всю информацию, связанную с человеком по фамилии Щаранский, который сидит в одной из Ваших тюрем. Я могу заверить Вас, что он никогда не был связан ни с одним правительственным учреждением Соединенных Штатов. Я видел сообщения в советской прессе, что он занимался шпионажем в пользу нашей страны. Я могу Вас заверить, что это ложь.
Недавно меня посетила его жена. Они поженились и провели вместе один день перед тем, как она эмигрировала в Израиль, полагая, что он вскоре последует за ней. Я верю, что будет справедливым освободить его и позволить ему присоединиться к его жене.
Если Ваше сердце велит Вам сделать это, то эта история останется только между нами, поэтому я пишу это письмо от руки.
Продолжая эту тему, могу ли я замолвить слово за две семьи, которые три года живут в самых некомфортабельных условиях в нашем посольстве в Москве? Это семьи пятидесятников, которые опасаются преследований из-за их религиозной принадлежности. Представители этой церкви в Америке, как мне известно, позаботятся о них, если им разрешат уехать в США.
И это точно так же останется между нами, я не буду говорить, что обращался к Вам с такой просьбой. При этом я уверен, что Вы понимаете, как такие шаги уменьшили бы мои проблемы на будущих переговорах между нашими странами».
Две семьи пятидесятников прорвались через охрану и укрылись в американском посольстве. Пять лет они жили в подвальной квартире, пока советские власти не разрешили им выехать за границу.
Анатолий Щаранский — физик, пытавшийся уехать в Израиль. Вместо того чтобы его отпустить, КГБ устроил процесс, на котором его обвинили в шпионаже и посадили. Обвинения были очевидно фальсифицированы, и резонанс оказался более широким, чем рассчитывали на Лубянке.
«Супруга Щаранского, — записал в дневнике Рейган, — посетила меня вместе с молодым беженцем из ГУЛАГа (отсидел десять лет). Госпожа Щаранская получила разрешение на выезд в Израиль на следующий день после свадьбы. Она уехала — власти сказали, что вскоре и он уедет. Теперь он в ГУЛАГе, его назвали американским шпионом, каким он не был. Проклятые бесчеловечные монстры! Он сильно похудел в заключении и очень болен. Я обещал, что сделаю все, что в моих силах, чтобы его освободить. И я это сделаю».
Ответ из Москвы был отпечатан на машинке, и Рейган решил, что Брежнев, возможно, вообще не видел его письма. После смерти Леонида Ильича президент с тем же энтузиазмом попытался наладить диалог с новым советским руководителем Юрием Владимировичем Андроповым.
Западные газеты с надеждой писали об увлечении Андропова американским джазом, шотландским виски и британскими шпионскими романами. Первые месяцы Андропова у власти знаменовались своего рода мирным наступлением — от его имени появлялись разнообразные предложения относительно сокращения вооружений. Но все идеи были упакованы в обычную советскую пропагандистскую риторику, поэтому не воспринимались на Западе всерьез.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});