Карен Брутенц - Тридцать лет на Старой площади

Еще одна стержневая проблема российской внешней политики и, даже больше, российской самоидентификации — ее отношение к американской гегемонии (не столько даже к нынешней, сколько к опасным претензиям США надолго закрепить и нарастить ее). Эта проблема шире российско-американских отношений — она касается будущего миропорядка и места в ней России. Отсюда прямая обязанность России помочь тенденции к многополюсности стать преобладающей в развитии международной жизни, тем более что именно в этом направлении роет «крот истории». Заодно предстоит определить содержание самой формулы многополюсности — это переходная форма демократизации международных отношений или же лишь более или менее устойчивая комбинация региональных и зональных гегемоний?

Взгляд в прошлое показывает и то, что в холодной войне Соединенными Штатами Америки и Советским Союзом двигали не только идеологические мотивы, но и межгосударственное соперничество. Разные геополитические интересы и противоречия между ними во многом сохраняются и теперь, хоть и в радикально преобразованном виде.

США занимают уникальное место в современном мире. Это не только единственная оставшаяся супердержава, но и единственное (если не говорить о мусульманской зоне) оставшееся мессианское государство, которое не только считает свой образ жизни благом для всего мира, но и стремится распространить его повсюду.

США немало делали и делают во имя победы демократии — разумеется, своей модели — в различных странах. Их заслуги в этом смысле бесспорны. Но идея демократии очень уютно и пластично сожительствует с другой, пожалуй, главной идеей внешней политики США — о мировом их лидерстве, подчинена этой идее, эффективно на нее работает.

Соединенные Штаты искренне заинтересованы в том, чтобы Россия превратилась в демократическую страну. Но не меньше, если не больше, они заинтересованы в том, чтобы Россия стала региональной державой, чтобы в постсоветском пространстве не было чрезмерного российского влияния, чтобы она оставалась вне натовской Европы. Москва должна последовательно добиваться равноправного положения. Без этого у нее не может быть собственной внешней политик ни на одном направлении. Без этого модные заявления том, Россия «обречена» быть великой державой, которые и так звучат, скорее как молитва, как заклинание, теряют всякий смысл.

Разумеется, невозможно проводить самостоятельную политику, когда пребываешь на поводке МВФ, где Вашингтон играет господствующую роль, и живешь от одного до другого его транша. Но отрадно, что российская дипломатия тем не менее обнаруживает теперь стремление к этому.

И последнее. Не только исторические талмуды, но и собственный опыт привел меня к выводу, который может показаться странным политика и политики — это чаще всего бремя для народов, иногда очень тяжелое. Своими невзгодами и страданиями, даже кровью они оплачивают корысть и амбиции политических деятелей, их ошибки и игры, наконец, их профнепригодность. Особенно это верно в отношении Советского Союза и нынешней России, чей политический класс обнаружил свою несостоятельность.

Россиянам остается уповать на следующую, новую генерацию политиков — не тех, кто пришел из советских лет, и не тех, кто выпрыгнул на политическую авансцену в послеперестроечные годы. На политиков, взращенных демократией и неусыпно ею контролируемых. На демократов без кавычек, интеллектуально раскрепощенных и отважных, внутренне свободных, ценящих человеческое достоинство и любящих Россию честной нержавеющей любовью. И только реальная демократия способна «уберечь» политику от политиков, а их — от самих себя.

14 января 1997 г.

ВКЛЕЙКИ

Моя бабушка (по матери) Галелия Тарумян зверски убитая в 1918 г. в Шуше во время армянского погрома.

Моя бабушка (по отцу) Теллу Аствацатрян, уцелевшая во время тушинской резни, но рано скончавшаяся от непосильного труда: овдовевшая, одна поднимала шестерых детей.

Мои родители Арфик и Нерсес. 1923 г.

Трое братьев (слева направо): отец, Семен, Асцатур, уцелевшие после погромов и гражданской войны.

Аннушка, папина сестра, в войну потеряла всех троих своих сыновей.

Дедушка Овнан Капрэлян, профессор-педиатр, во многом типичный армянский интеллигент.

Чекисты «накрыли» фальшивомонетчиков. Крайний слева — отец. 1923 г.

Отец (крайний справа в верхнем ряду) с товарищами но работе в ЧК (Орбелия, Глушанов, Почтарев, Коган и др.), 1924 г. Большинство из них погибли в 1937–1938 гг.

Мой 8-й класс — из 14 наших мальчиков 9 погибли на фронте. 1939 г.

Подруги моей юности. Нателла Мелик-Пашаева. Нелли Петросян. Нора Берман.

Мама, я и отец (перед его уходом в армию).

Моя отчаянная сестра Сусанна — на поколения победителей (1944 г.). 18-летней девушкой через 12 дней после гитлеровского нападения пошла добровольцем на войну. Окончила десантную разведшколу, командовала взводом разведроты и пробыла на фронте с ноября 1941-го по апрель 1945 г. Сейчас — «многовнучатая» бабушка. Ее заслуги оценены боевыми наградами и пенсией в 770 рублей.

Мне 32 года.

Мои будущая жена Алла Китаева. 1960 г.

Семейный портрет в интерьере. Сидят: мама, я с внуком, жена; стоят (слева направо): сын Гарегин, дочь Каринэ, зять Оник.

Дедушка и любимый внук. Размышляем о смысле жизни.

Пытаюсь понять, о чем думает наш общий любимец Тошка.

АОН. Донимаем вопросами Генерального секретари Компартии Индии А. Гхоша. 1955 г.

В Академии общественных наук не только изучали марксизм-ленинизм.

Мой научный руководитель академик Ю. П. Францев.

На лестнице Кремлевского Дворца делегации Народной партии Ганы на XXII съезде КПСС. 1961 г.

Делегации советской молодежи (в которой и я, почти 40-летний) преподносят цветы юные пиомеры Гамы. Аккра, 1962 г.