Аркадий Сахнин - Не поле перейти

Пришла в движение общественность Йельского университета. Как сообщил редакции журнала издатель нью-йоркского бюллетеня "На страже" Д. Баркенгоф, эти материалы "вызвали в университете потрясение". Одна из газет, выходящая в Нью-Йорке, писала о Самарине: "Этот кровавый фашистский преступник находится в Америке, в течение 17 лет занимает пост профессора в Йельском университете и сотрудничает в "НРС". Мы еще не слышали, что же эта газета говорит о своем "уважаемом" сотруднике, а также не слышали, что собирается публично предпринять Йельский университет".

И те, к кому были обращены эти слова, ответили.

Яков Цвибак заявил, что в дальнейшем будет печатать Самарина под псевдонимом. Хороша "принципиальность" сионистского главаря! Зная, что Самарин фашист и патологический антисемит, решил прятать преступпгка под псевдонимом.

Администрация Йельского университета сообщила:

рассматривать этот вопрос она не намерена, ибо "только публикации советского журнала" недостаточно.

Нужны документы.

После этого несколько представителей американской прессы обратились к журналу с просьбой представить доказательства. И я снова отправился в Орел.

Снял ксерокопии указов о фашистских орденах Самарина, семи полос "Речи", которые цитировал в своей статье, и в придачу еще 20 полос, взятых наугад, заполненных самаринской лакейской угодливостью фашизму, клеветой на русский, американский, английский и французский народы.

Все это редакция отправила в Нью-Йорк. На сей раз администрация Йельского университета рассмотрела материалы. Опровергнуть что-либо было невозможно.

Лишился возможности отпираться и Самарин. Как сообщили газеты, он заявил, будто сотрудничал с фашистами только потому, что те боролись против коммунистов, а выступал за истребление евреев только потому, что этого требовала фашистская цензура. Ложь пойманного с поличным фашиста удовлетворила администрацию университета, и она отказалась выполнить требование общественности об изгнании преступника.

Это возмутило прогрессивные силы профессоров, преподавателей и студентов. Публично выразил осуждение Самарину декан факультета славянских языков и литературы Роберт Джексон. Одна из газет приводит слова профессора Эдварда Станеви: "Мы не хотим, чтобы факультет стал пристанищем бывшего нациста и антисемита". Все громче зазвучали голоса протеста против решения администрации в стенах университета.

Группа профессоров и преподавателей, работающих на одной с Самариным кафедре, приняла решение не здороваться и не разговаривать с ним, призвать студентов не посещать его лекции.

Кстати, в одном из многочисленных писем, полученных редакцией из США, рассказывалось о том, чему он учит студентов. У него есть что им рассказать. Он обогнал всех ученых и сделал открытие - как будет выглядеть мир в XXII веке. Правда, не весь мир, а лишь область, наиболее близкая ему. Он рассказывает о преступниках, "которых далеким потомкам нашим придется сажать в усовершенствованные тюрьмы из нержавеющей стали и лабрадорского гранита... Подняв шись на высшую ступень духовного развития, человек придумает такие духовные пытки, что при одном упоминании о них преступника охватит ужао".

Вдумайтесь! Самарина не посетила мысль, что спустя два века, на высшей ступени духовного развития, преступлений вовсе не будет и не потребуются тюрьмы из нержавеющей стали. По его мнению, гений человечества будет обращен на то, чтобы придумать столь изощренные пытки, какие, конечно, и не снились Гитлеру.

Вконец потерявшие самолюбие сионисты, не имея ни одного аргумента, чтобы выгородить его, предложили "простить Самарина" в честь проходившего в те дни религиозного праздника судного дня, когда отпускаются грехи.

Узнав о бойкоте, Самарину ничего не осталось, как подать в отставку.

Администрация была вынуждена принять отставку.

На следующий день радио Би-би-си не без сочувствия сообщило: "В результате бойкота своих коллег лишился работы профессор Йельского университета как пособник нацистов в русском городе Орле во время оккупации его немцами".

Одна из газет пишет: "Не достоин ли нацистский пособник и помощник чего-нибудь другого, нежели пенсии? Не заслуживает ли он быть высланным из Америки в Орел, где бы он получил по заслугам?"

Не надо посылать его в Орел. Русская земля, пропитанная кровью патриотов, павших от рук фашистов и предателей, не примет его. Надо другое. Надо разобраться в том, почему самарины лезут в наши музеи, в наши города, к нашим людям. Почему, лживо прикрываясь интересом к русской культуре, которую они топтали и уничтожали, вмешиваются в наши дела. Ведь только в первых своих письмах Самарин прикидывался ягненком. Пока я ездил из Орла в Бобруйск, где и обнаружил преступные и позорные его "Присягу" и "Анкету", которые я дополнительно послал в Йельский университет, он переправил в музей свои призывы к свержению строя.

Разобраться нетрудно. Враги мира и разрядки не брезгуют даже такими, как Самарин.

Мы верим в дело мира, в разум мировой прогрессивной общественности, обладающей огромной силой.

Пример тому и изгнание из университета бывшего пособника нацистов, нынешнего пособника противников разрядки. Борьба за его изгнание длилась в Йельском университете несколько месяцев. И все-таки одержали победу демократические силы. Выгнали. С позором.

1977 год

ГОРЬКАЯ ПЕСНЯ ЮРИКО

В префектуре Фукуока на берегу Симоносекского пролива распластался порт крупного промышленного центра Кокура. Здесь я познакомился с группой японок, среди которых и была Юрико. Едва ли доведется еще когда-нибудь ее увидеть, но, возможно, эти строки дойдут до нее и выразят то, чего я не мог, не имел права ей сказать.

Подходы к Кокура красивые. Множество островов и островков то утопающих в зелени, то неприступно скалистых и величественных. Они со всех сторон, и кажется, что плывешь по озеру.

Раннее утро. На мостик доносится тихая, будто заглушенная горами мелодия. То ли наш радист включил японскую станцию, то ли плывет эта мелодия над водой нежная и грустная и слышится в ней жалобное, далекое, несбыточное. И чудятся рисовые поля и голые, согнутые спины, и тяжелая сеть рыбаков, и что-то горькое, безысходное в этой песне, и трогает она душу.

Мы приближаемся к порту. На подходах все те же острова, но, точно корабельные мачты, торчат из них заводские трубы. Застилает горизонт оранжевый дым химических предприятий. Черный туман плывет над всей территорией. А на воде великое множество судов.

Это уже не рыбацкие джонки. Это сухогрузы, танкеры, рудовозы, буксиры, плашкоуты, лееры, плавучие краны. Будто перекресток огромной транспортной магистрали. Это и в самом деле транспортная магистраль десятков, сотен заводов. К одному из них, к причалам концерна Сумитомо, идет и наш турбоход.