Дуглас Боттинг - Джеральд Даррелл. Путешествие в Эдвенчер

Джеральд не сдавался, хотя его состояние неуклонно ухудшалось. Он продолжал работать над автобиографией, однако теперь его мысли больше занимали не события его жизни, а ее окончание.

«Смерть — величайшее неудобство, просто потому что нужно так много сделать и увидеть на этой невероятной планете. Разумеется, когда она приближается и стучит в вашу дверь, вы рассчитываете на то, что она будет скорой и безболезненной. То, что произойдет после, вообще представляет огромный интерес для меня. Погасну ли я, как шекспировская свеча? А может быть, меня окружат соблазнительные гурии? Может быть, я проснусь на каких-нибудь Элисейских[9] полях, где меня будут приветствовать — о, ужас! — мои родственники? Или я внезапно превращусь в мелкое существо — например, в лягушку во французском пруду? Идеальным решением проблемы, разумеется, был бы некий омлет из всех наиболее привлекательных фантазий, связанных с жизнью после смерти: место, где женщины безумно красивы, где вы можете — на короткое время — почувствовать себя деревом, уходящим своими корнями в глубь земли, или ощутить наслаждение дельфина, перелетающего из подводного мира в мир воздуха и солнца, или насладиться свистом ветра под своими крыльями, подобно альбатросу или кондору, увидеть мир с высоты, отдохнуть на воздушных потоках, полностью отдавшись их течению. Ничто, кроме, пожалуй, любви и смерти, не имеет значения, и даже значение смерти в своем роде эфемерно, так как никто еще не прислал нам достоверного отчета».

В ноябре Джеральд и Ли вернулись в Лондон, чтобы принять участие в рекламной кампании «Щенячьих книжек». Тогда Ли и поняла, что с мужем творится что-то неладное. Его болезнь совершенно не походила на то, что случалось с ним прежде. «Мы с Джерри догадывались, что игра кончена, — вспоминала Ли. — Он чувствовал себя отвратительно, большую часть дня у него были чудовищные боли в животе. И хотя они на время отпускали, но постоянно возвращались. Поэтому мы решили остаться в Лондоне, чтобы он мог сделать все анализы, необходимые для установления диагноза». Впоследствии Джеральд с юмором описывал второе эндоскопическое исследование толстого кишечника, которое ему пришлось перенести:

«Уверен, что вы оба с нетерпением ждете описания проявлений моей ипохондрии. Все вокруг уверяли меня, что я страдаю от спазмов кишечника, поэтому я дважды приезжал в Лондон, где врачи запихивали в меня своего рода гигантский телескоп, а потом демонстрировали мне мои внутренние органы на телевизионном экране. Я увидел странный, маленький, белый, похожий на кинжал орган, бессильно опущенный вниз. И тогда я подумал: «Вот каков, оказывается, мой пенис». Каким же разочарованием было узнать, что это всего-навсего аппендикс. Все же остальное было вполне розовым и симпатичным, поэтому врачи уверенно заявили: «Похоже, это действительно спазмы кишечника».

Несколько успокоившись, несмотря на продолжающиеся боли, Джеральд вместе с Ли в начале декабря вернулся в Мазе. Здесь он активно приступил к работе над автобиографией, стремясь использовать каждый день с наибольшей отдачей. «Начиная с Рождества и весь январь Джерри чувствовал себя ужасно, — вспоминала Ли. — Его терзали сильные боли. Боли были такими сильными, что он кричал. Разумеется, он пил все больше, чтобы заглушить боль. Это были действительно сильные боли, потому что практически каждый день я видела, что он плачет».

Джеральд писал родителям Ли в Мемфис: «Боль стала такой сильной, что я не могу ни работать, ни думать. Это сводит Ли с ума, потому что я — не самый терпеливый пациент. Она позвонила нашему местному врачу, и он сказал: «Посоветуйте мужу решительно бросить курить». Эти слова подорвали мое уважение к нему, потому что решительно бросил курить я еще тридцать лет назад. А потом меня положили в здешнюю больницу и пригласили специалиста по печени».

Джеральд провел в больнице Нима четыре дня. На третий день старший врач-консультант пригласил Ли в свой кабинет. Анализы показывают обширный цирроз печени, сказал он. А также опухоль. «У меня нет сомнений, — сказал доктор, — что у вашего мужа рак печени».

«Я решила пока ничего не сообщать Джерри, — вспоминала Ли. — Я сказала ему, что у него цирроз печени, потому что подобное сообщение его не удивило бы — подобный диагноз ему пытались поставить неоднократно. Но о наличии опухоли никто еще не говорил».

Из Франции Ли позвонила семейным врачам Дарреллов на Джерси и в Лондон. И доктор Джереми Гайер, и Гай О'Киф посоветовали немедленно вернуться в Лондон, где Джеральд, по крайней мере, смог бы общаться с врачами на родном языке. Гай О'Киф подготовил для него палату в частной клинике Кромвеля. Ли с Джеральдом вылетели в Лондон 18 февраля 1994 года. После месяца исследований первоначальный диагноз подтвердился.

«Ужасные новости сообщил Джерри врач, — вспоминала Ли. — Он рассказал ему все и попытался вселить в него некоторую надежду. Врач сказал, что подобные заболевания в настоящее время лечатся, а пока ему придется находиться на морфине, чтобы не страдать от боли. Врачи не стали сообщать Джерри, что он вряд ли доживет до Рождества, но в действительности они были в этом убеждены. Один из моих врачей сообщил мне, что муж вряд ли проживет дольше двух-трех месяцев, если ему не пересадить печень. Трансплантация была единственным выходом. Однако врачи сомневались, что он переживет такую тяжелую операцию. Да, это была единственная наша надежда, но она оставалась очень слабой».

Джеральд был неважным кандидатом на трансплантацию. Во-первых, он уже перешагнул за возрастную границу (65 лет), у него были серьезные проблемы с алкоголем. К тому же, опухоль оказалась очень большой. Единственное, что заставляло все же думать о трансплантации, это то, что его шансы на выживание без подобной операции практически равны нулю. Ему оставалось три-четыре месяца, не больше. Но речь шла о человеке, который всю жизнь работал на благо человечества и который, если повезет, сможет продолжить свою очень важную работу.

Решение было принято. Джеральда отпустили домой на Джерси, где он должен был ждать, пока не появится подходящий орган для пересадки. А тогда ему предстояло немедленно вернуться в Лондон. 18 марта 1994 года, на следующий день после возвращения на Джерси, он отправил родителям Ли удивительное по своей смелости и жизнерадостности письмо:

«Дорогие родители,

простите, что я так долго не писал вам, но, как Ли, вероятно, уже вам сообщила, я провел лето, как и подобает старому ипохондрику. Когда меня мучили боли, я просто не мог писать. Но теперь мне колют морфин, от чего глаза мои блестят, как у молодой венецианки на балу, а про боль я почти забыл. Сначала я чувствовал себя слегка окосевшим, но теперь привык, хотя остаюсь слабым, как котенок.