Николай Зенькович - Михаил Горбачёв. Жизнь до Кремля.

Перед новой популяцией кремлёвских политиков открывалась широкая, прекрасно вымощенная предшественниками дорога! По ней можно было мчаться с любой скоростью, если только хорошо усвоить и соблюдать «правила движения» и не бросать на произвол судьбы педали сцепления…

В. Болдин:

— Появление М.С. Горбачёва в составе Политбюро ЦК не было неожиданностью для Д.Ф. Устинова. Горбачёв, разобравшись в расстановке сил в Москве, высоко оценивал возможности Устинова, видел в нём ключевую фигуру среди членов Политбюро ЦК. Он часто звонил Дмитрию Фёдоровичу, просил помощи военных во время уборочной страды, когда традиционно армия направляла свои автобатальоны в восточные районы страны на вывозку зерна. Обращался он к Устинову и по другим поводам.

Думается, Дмитрий Фёдорович также взял на заметку молодого секретаря ЦК, видел его способности в политесе, и постепенно их отношения приобрели налёт доверительности. После смерти Андропова Горбачёв, не зная, кто придёт на смену Юрию Владимировичу, в моём присутствии говорил Устинову:

— Давайте, Дмитрий Фёдорович, беритесь за дело, поддержим вас в должности генсека.

Устинов отнекивался, а однажды сказал, что не его это дело.

— Я уже в возрасте и болезней много. Пусть тянет Черненко.

Это уязвило тогда Горбачёва, и он понял, что перепрыгнуть через Константина Устиновича ему не удастся, а потому не видать ему скоро поста генсека. Сколько проживёт Константин Устинович, он представления не имел. Не знал тогда он и того, что Устинов, обсуждая возможность работы Черненко на посту Генерального секретаря, заручился, что вторым лицом в партии будет Горбачёв. Черненко обещал, что так и будет. И формально слово сдержал, предложив вести Секретариат ЦК Горбачёву.

В. Печенев:

— Судя по всему, против кандидатуры Горбачёва на пост Генерального секретаря активно выступил бы такой влиятельный член Политбюро, как министр обороны Д. Устинов. Сам я каких-то прямых «стычек» между ними никогда не наблюдал (ни при обсуждении афганской проблемы, ни вопросов развития военно-промышленного комплекса), хотя несколько ироническое отношение Устинова к некоторым выступлениям Горбачёва на Политбюро иногда проскальзывало. Вообще Устинов в Политбюро был очень активен, высказывался, к моему удивлению, не казённо-военным, а живым, разговорным, острополемичным языком.

Смерть Устинова в конце 1984 года (довольно неожиданная, ибо за два-три дня до неё я сам был свидетелем довольно бодрого телефонного разговора между Черненко и Дмитрием Фёдоровичем) до предела сузила и без того узкий круг действительно властных людей в Политбюро. Количество здесь стало переходить в качество: создавалась иная ситуация, в которой шансы Горбачёва заметно выросли.

Е. Чазов:

— Когда я обсуждал с Андроповым проблемы, связанные с его болезнью, и спросил, с кем бы в случае необходимости я мог бы доверительно обсуждать появляющиеся организационные или политические вопросы, он, не задумываясь, ответил: «С Устиновым». Меня это вполне устраивало, так как с Устиновым у меня давно сложились дружеские отношения. Он, как и Андропов, был моим давним пациентом. Я позвонил Устинову и попросил встретиться со мной. Он предложил приехать к нему в Министерство обороны. Когда я въехал во двор министерства и по широким, «дворцовым» лестницам поднялся на второй этаж, в большой кабинет министра обороны, где всё — от интерьера до картин на стенах дышало стариной, я не думал, что мне придётся часто бывать здесь в последние месяцы жизни Андропова.

Мне казалось, что наши официальные заключения о болезни Андропова должны были бы насторожить членов Политбюро, и поэтому я был крайне удивлён тем, что моё сообщение и заключение о тяжести прогноза было для Устинова как гром среди ясного неба. «Знаешь, Евгений, я знал, что Юрий тяжело болен, но что в такой степени, не представлял. Ты предпринимай всё, чтобы сохранить его. Знаешь, что это значит сейчас для страны? А что делать — надо подумать. Давай встретимся втроём — ты, я и пригласим Чебрикова».

Тогда я не знал, почему нам надо встречаться втроём, почему именно с Чебриковым. Только потом я уяснил, что нужен был, во-первых, свидетель наших обсуждений состояния здоровья Андропова, во-вторых, человек, близкий к Андропову и Устинову, и в-третьих, человек, руководивший такой мощной системой, как КГБ, и имевший достаточно обширную информацию.

Наши беседы с Устиновым, его заверения, что мнение Андропова о фигуре Горбачёва известно не только ему, позволяли мне предполагать, что именно он, и это было бы логично, придёт на смену Андропову. На следующий день, хотя, возможно, это было и 11 февраля, к нам в спецполиклинику на улице Грановского заехал Устинов. Всегда общительный, весёлый, разговорчивый, он при встрече со мной выглядел на этот раз смущённым и несколько подавленным.

«Знаешь, Евгений, — заявил он без всякого вступления, — Генеральным секретарём ЦК будет Черненко. Мы встретились вчетвером — я, Тихонов, Громыко и Черненко. Когда началось обсуждение сложившегося положения, я почувствовал, что на это место претендует Громыко, которого мог поддержать Тихонов. Ты сам понимаешь, что ставить его на это место нельзя. Знаешь его характер. Видя такую ситуацию, я предложил кандидатуру Черненко, и все со мной согласились. Выхода не было». Он ни словом не упомянул о Горбачёве, о том, что надо было бы узнать мнение других членов Политбюро. Я всегда верил Устинову, считая его честным и откровенным человеком. Но в этот момент мне показалось, что он чуть-чуть кривит душой. Видимо, на встрече четырёх старейших членов Политбюро он понял, что ни Черненко, ни Громыко, ни тем более Тихонов не поддержат его предложение в отношении кандидатуры Горбачёва. В этой ситуации его наиболее устраивала кандидатура Черненко. Больной, к тому же по характеру мягкий, идущий легко на компромиссы, непринципиальный Черненко вряд ли мог противостоять настойчивому, сильному и твёрдому Устинову, возглавлявшему военно-промышленный комплекс. Да и другие участники этого своеобразного сговора понимали, что при больном Черненко не только укрепят своё положение, но и получат большую самостоятельность, которой у них не было при Андропове. Это особенно касалось Председателя Совета Министров Тихонова.

Узнав о решении, я не мог сдержаться и сказал Устинову: «Дмитрий Фёдорович, как можно избирать Генеральным секретарём тяжелобольного человека? Ведь все знали от меня, что Черненко — инвалид. Я лично вам и Андропову говорил об этом». Не зная, что мне ответить на справедливые упрёки, Устинов быстро распрощался и ушёл.