Руди Бенциен - Джон Леннон навсегда

Вскоре после прорыва в пластиночный бизнес Стюарт Сатклифф окончательно вышел из группы. Он решил только рисовать…

Связи с Джоном и его группой Стью все же сохранил. Когда Леннон в одностороннем порядке разорвал договор с Алланом Вильямсом, согласно которому продюсеру причиталось 10 процентов за посреднические услуги, Джон попросил Сатклиффа сообщить об этом ливерпульскому «меценату». Вильямс был в ярости, но поделать ничего не мог, ибо пожар в «Топ Тене» уничтожил сам контракт.

До конца июня ансамблю сопутствовал финансовый успех. Когда они отправились назад в Ливерпуль, то все еще были просто четырьмя битлзами, которые сели в поезд.

Стюарт Сатклифф остался в Гамбурге.

Почуяв в парусах ветер успеха, Джон заботился лишь о том, чтобы не наступил штиль. С июля по декабрь 1961 года ему удалось организовать для группы двадцать пять выступлений. Причем двадцать из них состоялись в «Пещере», одно — в «Касбахе» Моны Бест и только четыре — вне Ливерпуля, в танцевальном зале «Тауэр» в Нью-Брайтоне. Редко получалось, что они в одиночестве царствовали на сцене. Вечера делились с «Rory Storm and the Hurricanes», «Gerry and the Peacemakers», «King Size Taylor and the Dominos», «Dale Roberts and the Jaywalkers» и еще дюжиной других групп. Каждый вечер на сцену выходили от четырех до пяти ансамблей. Армия тех, кто, как когда-то «Куорримены», мечтали хоть разочек поиграть в «Пещере» или в каком-нибудь другом клубе, была поистине неисчислима.

Джон по-прежнему видел себя вдали от своей мечты. Пусть слава ансамблю была создана еще до Гамбурга, он болезненно оценивал дистанцию, отделяющую их от мировой известности.

Тетя Мэри, как и прежде, была убеждена в том, что «выделывание грохота» ни к чему путному не приведет. Однако она знала, что попытка отговорить Джона от его затеи лишена всякого смысла.

Джон все время размышлял о том, что надо сделать для расширения аудитории. Вскоре ему представился благоприятный случай, которым он не преминул воспользоваться.

Билл Хэрри, старый друг Джона, с которым он вместе посещал школу искусств и ютился в квартирке на Гамбиа Террэс в достопамятные времена, осуществил давно лелеемую мечту. Как рьяный рок-фан, он знал все группы и клубы в Ливерпуле. Теперь из своего хобби он решил сделать профессию. Со стартовым капиталом в пятьдесят фунтов он основал газету «Мерсийский бит». Когда он готовил первый выпуск, то вспомнил о своем друге Джоне и попросил его написать статью о возникновении «Битлз».

В первом номере «Мерсийского бита», вышедшем 6 июля 1961 года, были помещены некоторые снимки Астрид, сделанные в Гамбурге, и статья под заголовком «Короткий экскурс в историю сомнительного происхождения „Битлз“». В шутливом, чисто ленноновском стиле, было написано следующее (попытка литературного перевода — прим. пер.):

«Жили три маленьких мальчика, нареченные Джоном, Джорджем и Полом. Они решили собраться вместе, поскольку были компанейскими ребятами. А когда встретились, то спросили себя — а зачем им это? Вдруг, как с неба, им в руки упали гитары, и тут мальчики подняли ужасный шум. Безумные люди вокруг даже не поинтересовались ими. Но трех маленьких человечков это не царапало. Думали они, думали, а тут встретили четвертого, совсем маленького человечка по имени Стюарт Сатклифф. Он ведь им дорогу перебежал, по принципу „мне ничего, так и тебе — ничего“. Они ему сказали: „Сонни, позаботься о басе, и ты будешь о'кей!“. И он это сделал.

Хотя вообще-то был не о'кей, так как не мог играть. Потому-то они следили за ним и ухаживали, полные любви, пока он, наконец, не научился играть. Однако кое-чего еще не хватало. У них все еще не было ритма, и один древний человек сказал им: „У вас же нет ударных“.

У нас нет ударных, собезьянничали четверо. И целая шеренга барабанщиков стала то появляться, то исчезать.

Однажды они были в Шотландии на гастролях с Джонни Джентлом, и группа, названная „Битлз“, вдруг открыла, что у них нет прекрасного звучания — усилителей-то не было. Они раздобыли пару. Многие люди спрашивали, а что это такое — „Битлз“? Почему „Битлз“? Хе, „Битлз“, как же это, нарочно не придумаешь, к ним пришло это сумасшедшее название? Ну, хорошо, мы вам откроем тайну. Имя явилось нам в видении: один человек приехал на горящем торте и объявил им: „С этого дня вы — „The Beatles“, с одним „А“ позади „Е““! „Спасибо, мистер Старый Человек“, — сказали они.

И тогда человек с обрезанной бородой сказал: „Хотите поехать в Гамбург и там за деньги играть рок для новорожденных?“. И мы парировали, что за деньги не откажемся…»

5000 экземпляров первого выпуска «Мерсийского бита» разошлись, как теплые булки. Так Джон Леннон опробовал свое шутливо-ироничное искусство формулировок, которые позднее приправляли многие его интервью.

Во втором номере «Мерсийского бита» битлзы были вновь упомянуты. В качестве сенсации читателям было преподнесено, что они только что записались на грампластинку в Гамбурге. Все это делало группу Джона еще более популярной в Ливерпуле.

Но чтобы они по большому счету смогли выбиться в люди, их еще надо было «открыть», им был нужен менеджер, который бы заботился об их имидже на радио, телевидении и в фирмах грамзаписи.

Джон знал об этом. Вот только где его искать, этого менеджера, оставалось для него вопросом.

Между тем в Гамбурге, на фирме «Полидор», вышел сингл «My Bonnie». По крайней мере один экземпляр добрался до Ливерпуля. И то, что Боб Вулер, диск-жокей «Пещеры», поставил этот диск на проигрыватель, не было случайным. Ибо Джон Леннон ввел в игру свой палец.

Боб Вулер, почитатель «Битлз», ставил пластинку каждый вечер и в состоянии эйфории комментировал ее.

То обстоятельство, что страстно ожидаемый прорыв к славе все еще не получался, огорчало Джона, делало его нервозным и недовольным.

Собственно оснований для расстройства было немного: лето в Гамбурге и Ливерпуле принесло успех, прошло неплохо. Но Джон видел, что другие ансамбли, такие, как «Рори Шторм и Харрикэнз», выступавшие в «Холидей Кэмпе», были уже известны в Лондоне. Поэтому достижения битлзов он расценивал весьма умеренно. К тому же он страдал, что не было его друга Стью. Он писал в Гамбург пространные письма, в которых мрачными красками живописал свое настроение.

В Ливерпуле у Джона не было никого, с кем бы он мог потолковать по душам. Осталась одна Синтия, но ее тихое смирение, восхищенное самопожертвование действовали ему на нервы. Поэтому на Синтии он вымещал свой гнев, используя ее как громоотвод.