Виктор Абкин - Воспоминания

Ранение с течением времени все больше начинало сказываться, усилились боли, совсем обессилел, начал замерзать. Вот тут-то пригодилась водка. Периодически выпивал по паре глотков, и это на какое-то время согревало. Так протянул до самого вечера, до темноты. Не будь этой водки — мог бы замерзнуть. Подарил ординарцу подобранный пистолет. У него оказалось несколько патронов к нему. Сидим в воронке, время от времени высматриваем, что делается вокруг. Хорошо осмотрели воронку и заметили возле лежащего на дне танкиста что-то блестящее. Говорю ординарцу: «Посмотри, что там за штука, только осторожно, а то еще рванет». Спустился он на самое дно и вылез, держа в руке небольшую коробочку с медной блестящей шишечкой посередине. Явно немецкая противопехотная мина со взрывателем. Сказать ему об этом нельзя, может испугаться и выпустить ее из рук, а там иди знай, как она упадет, может, и на взрыватель. Все-таки 200 граммов тола не такая безобидная штука. Говорю ему: «Не трогай шишку, подползи повыше к гребню воронки и брось эту чертовщину как можно подальше». Он так и сделал, да бросил неудачно. Мина попала на самый гребень, так что если в нее попадет пуля или осколок, то контузия нам обеспечена. Хотел он двинуть ее прикладом винтовки, чтобы она скатилась за гребень, но я запретил, сказав, что это мина. Тогда ординарец понял, что он держал в руках.

Так просидели в этой воронке до самого вечера. Когда стемнело, а ночи безлунные, темные, мороз все увеличивался, танкист подполз к подбитому танку и обещал, если будет возможность, подогнать его к нашей воронке, чтобы забрать раненого танкиста. Действительно, через какое-то время послышался рокот мотора, и танк осторожно подполз к нам. Танкиста положили перед башней, а меня посадили за башней на моторный отсек. Если бы немцы обстреляли нас по звуку мотора, то мне пришлось бы не особенно весело. Но обошлось. Сидя на танке, я немного обогрелся — сказалось тепло мотора. Так двигались мы в полнейшей темноте в сторону наших боевых позиций в селе Карпечь.

Недолго продолжалось это «счастье». Мотор заглох, и танк остановился. Танкисты решили, оставив раненого на танке и одного для охраны, идти за тягачом. Поняв бесцельность ожидания, я попросил их помочь мне спуститься с танка и пошел вместе с ними. Кругом темнота и абсолютная тишина. Только иногда вспыхивают осветительные ракеты на немецких позициях, так они всю ночь освещают местность перед собой. Для нас эти ракеты служили своеобразным ориентиром, чтобы не сбиться с пути к своим. По моим расчетам мы уже подходили к Карпечи, как на нас обрушился шквал минометного огня. Пришлось залечь. В перерывах между залпами, потеряв в темноте танкистов, я продвинулся вперед и свалился в какую-то траншею. Думаю, хорошо, что так получилось, все-таки укрытие от осколков. Полежал немного, хотел подняться, чтобы двигаться вперед, но не тут-то было! Что-то держит, не пускает. Не могу подняться. Начал ощупывать вокруг себя, наткнулся на проволоку, исколол руку и тогда понял, что в траншее лежали МЗП (малозаметные препятствия). Это тонкая проволока с крючками или шипами, которая обычно устанавливается перед окопами где-нибудь в кустах или высокой траве, прикрепляется к земле колышками, и противник, бросившийся в атаку, запутывается в этих МЗП и уничтожается. Понял я, что, попав на МЗП, колючки которых зацепились за шинель, я очутился в очень незавидном положении. Действовать могу только одной рукой. Сбросить шинель не могу, на ней снаряжение, одной рукой не совладаю, да и холодно. Где гарантия, что если сброшу шинель, шипы не вопьются в ватную куртку и брюки? Решил попробовать другой способ — потянуть за собой эти МЗП.

Рассудил так — ясно, что эти МЗП были укреплены наверху. Попаданием снаряда или мины их сорвало с места и бросило в траншею. Значит, в траншее они не закреплены, скорее всего, это небольшой кусок общей спирали (спирали Бруно), а значит, если хорошо приложить силы, можно потянуть за собой, а может быть, и оторваться. Стал я медленно, не делая лишних движений, подыматься на ноги, понемножку отдираясь от крючков. В конце концов поднялся, оставшись совсем без сил. Передохнул и, упираясь в стену траншеи рукой, двинулся вперед и все-таки оторвался от этой коварной проволоки. Двигаясь по траншее, заметил справа внизу мелькнувший огонек. Подошел и услышал русскую речь. Оказалась землянка передового медпункта. Фельдшер наш. Перевязку сделать не может — нет перевязочного материала. Дал мне стакан водки и кусок кавказского лаваша (мы называли его портянками), сказав, что скоро должны быть подводы для вывоза раненых. Действительно, приблизительно через час пришли подводы и арбы. Тяжелораненых положили на них, а остальные разместились кто как мог. Я, например, сидел на выступающем бревне огромной арбы, держась одной рукой за какую-то стойку. Каждую минуту можно было свалиться. Кое-как разместившись, двинулись в темноту ночи и прибыли в какой-то глубокий овраг, где был сортировочный пункт. Тяжелораненых разместили по машинам и отправили. Командный состав собрали отдельно и во главе с военфельдшером — женщиной (между прочим, дочерью какого-то генерала) грузинкой должны были также погрузить на машины. Ждали мы эту машину, наверное, часа два. Наконец-то пришла машина — ГАЗ-АА. Разместились в ней. Оказалось трое командиров рот, два политрука и один помначштаба полка. С этим ПНШ и ехала персонально прикрепленная к нему военфельдшер. В бою он не был. Был на КП полка. Выглянул из двери, и какой-то шальной осколок стукнул его по голове где-то в районе височной кости. В дороге нас два раза останавливали на питательных пунктах и давали по кружке водки. Без этой поддержки можно было замерзнуть. Ехали так до самого утра и приехали в медсанбат, расположенный в Джантаре. При выгрузке оказалось, что помначштаба в дороге умер. И ранение как будто незначительное, и фельдшер был персонально прикреплен, а вот же ничего не помогло. Выгрузили нас, напоили чаем с сухарями, и началась обработка ран и перевязка. Весь медсанбат был укомплектован исключительно армянами — сестры, санитары, врачи (в основном женщины). После перевязки поместили в какую-то комнату на полу и сказали — ждите эвакуации в ППГ (полевой походный госпиталь).

В это же время начали нас одолевать шакалы в образе человеческом. Всякие санитары и прочая тыловая сволочь. Под любыми предлогами с раненых снимали снаряжение, отбирали оружие, офицерские ремни, полевые сумки, не брезговали часами и т. д. Подошел ко мне один из таких и говорит: «Снимай снаряжение, его положено сдавать, давай сумку, планшет и кобуру». Посмотрел я на него, вынул из кармана шинели наган и сказал, прибавив несколько теплых слов: «Убирайся немедленно и передай своим приятелям, что если кто-нибудь придет сюда грабить раненых, тот немедленно получит пулю в лоб». Этот тип смылся, и больше никто не заходил «помогать ранбольным». Поняли, что дело пахнет ладаном и можно легко схлопотать 9 граммов свинца.