Анвар Исмагилов - Люди былой империи (сборник)

– Вообще-то, – отвечаю, – у меня первый разряд и по бегу, и по вольной борьбе. Во-вторых, как учил Суворов, нужно побеждать не числом, а уменьем. В-третьих, товарищ майор, неужели вы думаете, что советский солдат может просто так бросить не только боевой пост, но и, как вы говорите, служебное имущество? В-четвёртых, что меня ожидает: медаль, гарнизонная гауптвахта или комендатура за все мои так называемые подвиги?

Майор ухмыльнулся и пояснил, что медаль мне приснилась. По поводу имущества вопрос будет снят: тулуп нашли. Что касается гауптвахты, это гарантировано, хотя есть варианты. Если грамотно объяснить, каким образом нашли шпиона в сосновом бору, то – награда. В противном случае – дисбат.

Минуты три я думал, что же отвечать этому… м-ку. И не нашёл ответа. Что-то путано объяснял, а потом вспомнил капитана Тушина из «Войны и мира». На что майор ответил в том смысле, что вы не капитан, а скромный рядовой. Пока. Во-вторых, предлагаю вам сотрудничество: вы будете докладывать о разных беспорядках в части, а я закрою глаза на то, что вы нарушили все уставы воинской службы.

– Товарищ майор, это как понимать?! Вражина преодолел три полосы защиты, кругом колючая проволока, часовые ходят с автоматами, бежал почти шесть километров, и я же виноват?

– А теперь вы объясните, как преодолели те самые три полосы, – сказал майор, – тем более с часовыми?

– Запросто! Хотите, поедем, и покажу?

Ракеты на тягаче. Вид сзади.

Он воткнул сигарету в хрустальную пепельницу и ответил:

– Не надо! Вижу и так. Подготовка хорошая. Где, кстати, проходил до службы, по какому ведомству?

– «Динамо».

– Послушайте, – сказал майор. – вы похожи и на еврея, и на русского, и на кавказца, да на кого угодно. Это великолепная легенда. Способности к языкам вне всяких похвал: английский, украинский, польский, а там испанский с португальским выучите. Предлагаю вам поступить в высшую школу КГБ.

Я не знал, что отвечать, потому что помнил, как в штабе авиации Северо-Кавказского округа один из бывших сослуживцев моего отца, генерал-лейтенант, лениво говорил мне:

– Ну на что вам военный институт иностранных языков? Будете каким-нибудь третьим советником, а потом атташе в посольстве, а ещё хуже – в консульстве Зимбабве или Эфиопии. Поступайте лучше в инженерное училище или в авиационное, вы же потомственный офицер!

Я сдуру поехал в Ригу, в инженерно-авиационное. И провалился на математике. И вот сейчас, когда мне предложили стать курсантом «вышки», я растерялся. Что отвечать особисту, умеющему задавать неожиданные вопросы салаге восемнадцати с половиной лет? Тем более, что никакой вины я за собой не чувствовал. Но отказываться, как положено, нельзя. Покивал головой, а через неделю подал документы в Киевское высшее военно-морское училище. И пошла другая полоса жизни. Особист был в ярости. Но бумаги уже ушли. Так я стал военным моряком.

А шпионов потом судили, но, слава Богу, не расстреляли. Крови их на моих руках нет.

Восьмое марта, или Морской буксир № 43

Лет двадцать тому назад я отпраздновал так называемый Международный Женский день дважды за одни сутки, причём оба раза на воде. Вот как это было.

Иногда навигация на Дону продолжалась круглый год. Если морозы не сильные, то и река, и Азовское море не замерзают. Теплоходы «река-море» легко справляются с мелкими льдинами, тяжёлые буксиры типа «Озёрный» помогают им пробиваться вверх к Ростову-на-Дону и дальше, к Цимлянскому морю, позорному наследию сталинизма, широкому и плоскому корыту со стоячей водой, погубившей знаменитые виноградники.

Капитан дальнего плавания Иван Мартышкин пришёл в Волго-Донское речное пароходство прямо из Персидского залива, где его сухогруз попал в какую-то нелепую и трагическую историю, связанную то ли с контрабандой, то ли с терроризмом. В результате получил ранения не кто-нибудь, а старпом. Следствие так ничего толком не смогло ни доказать, ни опровергнуть из путаных показаний перепуганного экипажа. Мартышкина, как водится, списали из загранфлота без всяких оснований – при Советской власти он, можно смело сказать, легко отделался. Диплом свой он облил скупыми слезами и принёс его в отдел кадров на углу улицы Фр. Энгельса и Театральной площади.

Для такого аса, казалось бы, нет никаких преград в судоводительстве. Но узкая и мелкая река, где у пятитысячетонного «Волго-Дона» под брюхом остаётся пятнадцать сантиметров чистой воды – река, где на излучине иногда становится теснее, чем на Будённовском проспекте в час пик, – это место опасных и нервных приключений.

А морской человек, пройдя переподготовку, стал вполне исправным и даже лихим речником. Его «Волго-Балт» португальской постройки, на транце которого даже сохранились католические кресты, был добротной и хорошо отлаженной машиной. Район плавания – традиционный, от Ладожского озера до Барселоны. Стармех – седой, неторопливый, сиплоголосый Петр Максимыч Бессонный – знал своё дело без подсказок. Старпом, правда, усердно рыл яму под своего капитана, исправно писал на него «закладные дописки» первому помощнику и в другие органы, но доблестный КДП (то есть капитан, как я уже сказал, дальнего плавания), успешно отбивался от наездов тайной полиции вкупе с её добровольными помощниками.

Однажды мы с Иван Василичем слегка перебрали. Флотские, как известно, обладают особой памятью на события, анекдоты и людей. Это помогает скрашивать длинные часы ночных вахт, переходов из порта в порт, стоянок, погрузок-разгрузок, ремонтов и прочих весьма неромантичных времяпрепровождений. И вот мы с Мартышкиным высаживаемся недалеко от железнодорожного моста в ожидании подъёма пролёта, садимся в носовом кубрике маленького уютного «Ярославца» и начинаем травить.

Как истинный мореман, Иван Васильич в рассказе был бесподобен. Говорил он неторопливо, полухриплым баском, слегка поднимая палец в особо интересных, по его мнению, местах, и почти никогда не смеялся собственным шуткам. Он это предоставлял довольным его обществом слушателям.

Передать дословно его рассказки я не берусь. Для этого надо обладать такой памятью, как у Виктора Конецкого или у Сергея Довлатова. Просто сообщу, что однажды, не меняя выражения лица, Иван Васильич поведал о том, как в Таиланде он вместе со стармехом оторвался от группы (тогда в город отпускали, насколько я помню, только впятером) и почти бегом прибежал в публичный дом.

– Мужики, бля буду, – не потому, что хочется, это понятно, – волновался Иван Васильич, – а потому, что хер его знает, попаду ли я когда-нибудь ещё в Азию. А косоглазую сильно любопытно поиметь – у них, говорили, как у татарок, всё поперёк. И вот захожу я в бордель, принимает меня бандерша, а сбоку сидит доктор в белом халате. Баба развернула альбом с фотографиями, я посмотрел, ткнул пальцем, «дед» тоже какую-то себе выбрал, поднимаемся, доктор говорит: «Мистер, мол, плииз, покажите конец!».