Николай Японский - Дневники св. Николая Японского. Том ΙV

пятой недели Великого Поста.

Совесть укоряет за то, что вчера осудил в душе адмирала за несоблюдение поста. Господь с ними! У самого больше грехов. Прости, Господи! Нужно смотреть на хорошую сторону людей, а худую, если ее нельзя исправить, не замечать. Хорошего же у наших моряков сколько! Как они трудятся для Отечества! На моей памяти флот от таких судов, как «Посадник» и «Наездник», которые я видел в 1861 году, дошел до «России», этого удивительного стального города, чуть не с тысячею обитателей и, по–видимому, совершенно неуязвимого. Кто ж, как не моряки делают все это? И вчера мы, береговые гости, вернувшись, легли спать, а они, оба судна — «Россия» и «Владимир Мономах» — в десять часов вечера, в дождь и темень, пошли в море. Как прекрасен был мой земляк, капитан Доможиров, в непромокаемом пальто на палубе под дождем, когда мы прощались с ним! Целую ночь он не сомкнет глаз; стоя на мостике, чтобы беречь свою великолепную «Россию» от всякой опасности. А адмирал разве не прославил русский флот своим самоотверженным подвигом в войну с турками? И ныне разве он мало потрудился над устройством «Порт—Артура»? Разве не потрудился и над запиской, которую я вчера читал и в которой столько прекраснейших мыслей и удивительно собранных статистических данных? Положим, его идея о необходимости войны с Японией не выдерживает серьезной критики (если только не выдерживает), но источник ее — патриотизм, которому нельзя отказать в полном сочувствии и уважении…

О. Роман Циба вернулся с обзора своих Церквей в Симооса и Кадзуса; совершил несколько крещений. В Циба, где больной катихизатор Григорий Камня, особенно худо; исповедались и приобщились только двое, больше никого и на молитву не мог дозваться о. Роман; впрочем, там всего четыре христианских дома.

Видел сегодня Анну Кванно совсем умирающую: кожа да кости; почти вся уже похолодела; едва движет языком: «Цуми (греха)», говорит смиренно и старается правой рукой сотворить крестное знамение; кругом нее сидят и плачут. Разреши ее, Господи, поскорей от страданий ее телесных!

4/16 апреля 1899. Воскресенье

шестой недели Великого Поста.

Господь разрешил, наконец, свою рабу Анну от телесных уз: сегодня пополудни, в три часа, она скончалась. По–видимому, до последних минут сохранила сознание, хотя едва могла выражать это. Когда зазвонили к Обедне, правая рука ее силилась подняться для крестного знамения; когда в первом часу о. Павел Сато пришел читать отходную и ей сказали о том, она слабым наклонением головы ответила. Спаси ее, Господь! Достойна она милости Божией! Больше двадцати лет трудилась для Женской школы, любила девочек и заботилась о них, как родная мать. Она, приняв едва зачинавшуюся Женскую школу, своим разумным управлением ее довела ее до нынешнего ее превосходного состояния, стяжала ей имя и почет и сделала ее полезною для Церкви. Под ее материнским руководством воспитался и добрый состав служащих ныне в Женской школе, так что можно надеяться, что при помощи Божией она будет вестись и вперед не хуже.

До обедни человек десять крещено. После Обедни были у меня, между прочим, два христианина из Сакари; просили туда катихизатора, ибо Павел Кубота из Кесеннума назидает их редко и слабо, а они между тем действительно достойны лучшего попечения; христианский дух в Сакари нисколько не упал с отнятием у них катихизатора; это они заявили приобретением участка земли в городе для постройки Церкви; земли больше 200 цубо, и истрачено на покупку ее больше 200 ен, что для небольшого числа христиан в Сакари не мало; ныне задумывают церковную постройку на ней. Но нет вдохновителя и руководителя; просят на будущем Соборе непременно назначить им катихизатора. Я сказал, чтобы прислали прошение о том.

5/17 апреля 1899. Понедельник

шестой недели Великого Поста.

Утром я поехал в Йокохаму: разменял вексель содержания Миссии из Казны за второе полугодие; хотел было положить деньги в Русско–китайский банк, да там на 63 ены сказали дешевле размен (фунт стерлингов — ена), чем в Hong Kong and Shanghai Bank’e, почему опять и положил в этот банк; но десять тысяч ен (из 25.078) взял, чтобы положить на проценты на полгода; хотел — в наш Русско–китайский тоже, но опять сказали процентов только четыре, тогда как у Мицуи — пять с половиной процентов, куда и сдал, привезши в Токио — Одно только и удалось сделать в нашем банке: взять вексель на пятьсот рублей для отсылки в Одессу на церковные свечи; за эти пятьсот рублей пришлось заплатить 516 ен 25 сен. — Завтракал потом у консула князя Лобанова, и после с ним мы поехали в католический Женский пансион, на горе; сдал я сто ен, оставленные о. архимандритом Амбросием для передачи матери Матильде, начальнице, на воспитание определенной туда Александры Алмазовой (Олсуфьевой) за второе полугодие, с конца апреля; кроме того, просил, чтобы эту девочку и еще трех православных русских, воспитывающихся там, прислали в Страстную сюда, в Миссию, поговеть и потом встретить Светлый праздник. Пришлют их в Великую Пятницу, а в Пасху, в одиннадцать часов пришлют за ними. Здесь они побудут в нашей Женской школе.

Без меня здесь, около полудня, покойницу Анну положили в гроб и перенесли в Собор, в крещальню, где, вернувшись из Йокохамы в четвертом часу, я застал у гроба старших учениц, человек десять, из которых пять читали вслух Псалтирь, прочие печально слушали; Анна благолепно лежит вся в цветах; гроб обит шелковой тафтой цвета зрелого винограда, по образчику, данному мной вчера. К шести часам гроб перенесли в Собор и поставили против амвона; в шесть была всенощная, отслуженная о. Павлом Сато. Потом старшие ученицы и учительницы, чередуясь, всю ночь читали Псалтирь.

6/18 апреля 1899. Вторник

шестой недели Великого Поста.

С восьми часов заупокойная Литургия, отслуженная о. Павлом Сато. На причастие я сказал краткое поучение, относящееся к предмету. Отпевание было совершено соборне. Опечаленные ученицы пели так от души и так хорошо, как никогда прежде. После Евангелия О. Павел Сато сказал речь, восхваляя постоянство покойницы в служении делу церковной школы.

Проводы на кладбище были такие великолепные, каких до сих пор никогда не было; процессия занимала не менее двух чё, или более. Сначала несли двадцать поставцев с живыми цветами попарно, присланные разными почитателями Анны, потом флаг с текстом из Священного Писания, за ним свещеносец и носитель креста с ассистентом — все трое в парчовых стихарях (ученики Катихизаторской школы); за ними попарно ученицы, чисто и красиво одетые, ученики Семинарии, все — поющие «Святый Боже»; потом два диакона с кадилами, четыре священника, гроб под парчовым покровом, на котором были два огромные венка, по сторонам — поставцы с живыми цветами, четыре — от учениц; за гробом я шел в клобуке, за мной учащий персонал Женской школы и многочисленные христиане и христианки. Процессия совершилась в полном порядке; со стороны народа нигде никакого неприятия или неприязни. Дорога была немного грязна, ибо всю ночь шел дождь, но погода, хотя и несколько пасмурная, тоже не помешала дождем. — Отпевши литию, которую больше половины учениц почти и петь не могли за плачем, рабу Божию Анну опустили в могилу, при плаче детей, которых она так любила. Затем зашли отдохнуть несколько, выпить чашку чая и закусить «кваси», как обычно; все сделано было в порядке и со всяким приличием. Около двух часов пополудни я вернулся с кладбища (Янака около Уено); бедные дети приплелись еще позже, очень усталые, — почему им, Женской школе, пусть не будет завтра ученья, пусть отдохнут от усталости этих дней.