Николай Ховрин - Балтийцы идут на штурм !

Постепенно страсти улеглись. На кораблях были избраны судовые комитеты. Они с первых нее дней начали наводить твердый революционный порядок. У складов оружия выставили надежную охрану, в порт и в город выслали матросские патрули.

Наша группа прибыла в Гельсингфорс 7 или 8 марта. На корабле нас приняли тепло. Я встретился со старыми друзьями. Взаимным расспросам не было конца. Потом пошли осматривать корабль. На палубах, в кубриках, в казематах и боевых службах - везде был образцовый порядок. Я рассказал товарищам о статьях петербургских газет, в которых утверждалось, что на Балтийском флоте царит анархия, нет дисциплины. Они только посмеялись над писаниями буржуазных газетчиков.

- Чья бы корова мычала... - добродушно сказал Иван Гурьянович Чистяков, - поучиться им всем не мешало бы у революционных матросов. Такого порядка, как сейчас, на кораблях отродясь не бывало. Раньше из-под палки все делали, а теперь сознательно.

Иван Гурьянович был старым членом нашей корабельной большевистской организации. Когда я впервые попал на линкор, он вместе с другими старослужащими учил меня нелегкому матросскому делу. Руководящей роли в подполье Чистяков никогда не играл, но уважением пользовался. Это был настоящий богатырь: роста немного выше среднего, с широкими плечами и могучим торсом, туго обтянутым форменной рубахой. Его красивое лицо с небольшими усами и румянцем в обе щеки всегда выражало добродушное спокойствие. За покладистый характер Чистякова любили не только в нашей роте, но и в других подразделениях и службах. Его называли просто Гурьянычем. После Февральской революции он стал первым председателем судового комитета.

Многих своих старых товарищей я открывал для себя заново. Их характеры предстали передо мной новыми гранями, проявились неизвестными до сих пор качествами. В новой обстановке потребовались люди, умеющие командовать, вести хозяйственные дела. И они находились в народной гуще, конечно, не всегда подготовленные и опытные, но со временем становившиеся хорошими руководителями и даже специалистами.

Я, например, был удивлен, что одним из активных членов судового комитета стал унтер-офицер машинной команды Корпев. Этого человека я знал по подполью. Тогда он не играл сколько-нибудь заметной роли. Среди матросов был известен лишь умением лихо плавать. Иногда Корпев так далеко удалялся от корабля, что за ним посылали катер, опасаясь, что у него может не хватить сил вернуться. Кто сталкивался с ним ближе, знал, что он еще прекрасный специалист, хороший товарищ. В подпольной же работе Корнев был скорее сочувствующим, нежели активным членом организации. Но вот теперь команда избрала его в судовой комитет. И не ошиблась. Оказалось, что Корнев и способный организатор.

Таких членов в комитете было немало. С первых же дней комитет завоевал всеобщее признание. Его решения выполнялись безоговорочно.

Правда, военное руководство по-прежнему находилось в руках командира корабля. Комитет же ведал в основном делами, касающимися личного состава.

В свободное от службы время на палубе часто созывались митинги. На них обсуждались самые разные вопросы, начиная от взаимоотношения с правительством и кончая продовольственным снабжением. На одном из таких собраний был поднят вопрос о переименовании линкора. Все были согласны, что прежнее имя "Император Павел I" должно быть заменено. Предложений было много, спорили долго. В конце концов решили назвать "Республикой".

Кстати, весной 1917 года на Балтике по требованию матросов новые имена получили и другие корабли. Так, старый броненосец "Император Александр II" стал "Зарей свободы", линкор "Цесаревич" - "Гражданином", ледокол "Царь Михаил Федорович" - "Волынцем". Короче говоря, заменили все названия, связанные с царской фамилией. Бывшую плавучую казарму "Волхов" переименовали в "Новорусск". И не из-за слова "Волхов", а потому, что оно ассоциировалось с тюрьмой.

Имя "Республика" быстро прижилось к нашему линкору, экипаж которого пользовался на флоте большой популярностью, как один из наиболее революционных, всегда и во всем твердо поддерживавший линию большевистской партии.

В эти памятные дни команда избрала меня депутатом в Гельсингфорсский Совет и поручила сдать в исполком собранные на "Республике" серебряные медали и Георгиевские кресты. Поблагодарив товарищей за доверие, я отправился в путь. Сначала шагал довольно бодро, но скоро устал: металлическая шкатулка с наградами весила больше двух пудов. Может быть, такому силачу, как наш Гурьяныч, эта ноша - пустяк, но я весь облился потом, пока дотащился до исполкома. Зато как легко почувствовал себя, когда сдал все это богатство.

Тут же оформил свое избрание депутатом. Это оказалось несложным: сообщил, что избран от команды корабля, и мне сразу же выдали документ, пригласили на заседание.

Гельсингфорсский Совет первого созыва был крайне разношерстным по своему партийному составу. В него входили представители кораблей, стоявших в военно-морской базе, и солдаты Свеаборгской крепости, а также гельсингфорсского гарнизона. Большевиков среди них насчитывалось мало. Председателем исполкома избрали офицера Гарина, числившегося членом Российской социал-демократической партии большевиков. На деле же он, пожалуй, ближе стоял к меньшевикам. Говорил он цветисто. Однако почти все его выступления были расплывчатыми и туманными, состояли из общих фраз.

Заседал Совет часто и помногу, но серьезные вопросы разбирал редко. По мелочам иногда вспыхивали ожесточенные споры. К важным же проблемам подчас подходили формально.

Чтобы дать представление, что порой обсуждали депутаты, приведу такой пример. Как-то на трибуну поднялся унтер-офицер и начал говорить о взаимоотношениях матросов и солдат с командирами. Он правильно доказывал, что натянутые отношения, переходившие порой в прямую вражду, складывались годами. Но корень всех зол он видел в знаках различия. По его мнению, стоит только спороть их - и взаимоотношения улучшатся.

- Так снимем же, товарищи, знаки различия! - воскликнул унтер-офицер и тут же сорвал нашивки со своей формы.

Его жест был встречен аплодисментами. В зале многие начали "с мясом" отдирать свои лычки. К вечеру сотни матросов, вооружившись ножницами, вышли на улицы срезать погоны у офицеров. Командный состав кораблей отнесся к этому делу довольно спокойно, но приезжие офицеры сопротивлялись.

Конечно, такие "мероприятия" не способствовали улучшению отношений между рядовыми и командирами.

В Совет поступало много всевозможных жалоб и заявлений. Членам исполкома приходилось разбирать и конфликты, возникавшие на кораблях. Совету предлагали решить судьбу офицеров, арестованных в дни восстания. С этой целью на одном из заседаний была создана специальная следственная комиссия в составе пяти человек, В нее вошли матрос Толстов, солдат, двое офицеров - флотский и артиллерист из крепости - и я. Нам отвели помещение, где прежде размещалось охранное отделение. Кто-кто, а я этот дом хорошо знал: здесь меня допрашивали и фотографировали жандармы.