Евгений Дырин - Дело, которому служишь

Небо продолжало гудеть и вздрагивать, и казалось, что все У-2, снующие на малой высоте, разом потеряли голоса.

Полбин почувствовал, как у него забилось сердце. Вот они, гиганты, способные перевозить танки, как игрушки! Неужели ни один не сядет? Посмотреть бы!

Самолеты ушли. Постепенно, как изображение на проявляемой фотопластинке, начали возвращаться звуки моторов маленьких У-2, и скоро их суетливое стрекотанье снова наполнило воздух.

Через несколько дней, ранним утром, в дверь комнаты Полбина постучал Котлов.

- Спишь? Вставай! На аэродроме "Тэ-бе-третий" сидит!

ТБ-3, тяжелый бомбардировщик, только что приземлился и зарулил к стоянке учебных самолетов. Легкий У-2 оказался рядом с этой громадиной и выглядел, как взъерошенный цыпленок под распростертым крылом вольного степного орла.

Мощные цельнометаллические несущие плоскости толстого профиля. Тридцать пять метров размах, тридцать пять метров от красной лампочки на левом крыле до зеленой на правом. Общий вес - двадцать одна тонна, вес двух десятков учебных самолетов!

У огромного колеса шасси стоял товарищ Данный. Он внимательно слушал объяснения борттехника самолета и не замечал, что положил локоть на резиновое колесо, как на высокий забор.

По алюминиевой лесенке-стремянке, спущенной на землю из квадратного люка, Полбин вошел внутрь самолета. В просторном помещении стрелка-радиста находился удобный металлический столик, на котором, придавленные эбонитовыми наушниками, лежали листы бумаги, очиненные карандаши. За переборкой размещались рабочие места правого и левого борт-техников. Каждый из них наблюдал за группой моторов и мог в полете пробраться по пустотелому крылу почти до самой законцовки - осматривай все, что тебе нужно.

Сиденья летчиков находились рядом. Их разделял узкий проход в штурманскую кабину - "моссельпром". Неизвестно, какой шутник так окрестил эту полную света гондолу с прозрачными решетчатыми стенами из прочного плексигласа, но какое-то сходство с уличным киоском тут было. Вынесенная далеко вперед, кабина штурмана служила носовой частью самолета и, когда он стоял с опущенным хвостом, была высоко от земли, во всяком случае на уровне одноэтажного дома.

Полбин устроился на сиденье, потрогал полукруглый штурвал.

- Полетать бы, а? - сказал он Котлову.

- Может быть, и полетаете, - ответил за Федора борттехник самолета, хранивший на своем лице выражение человека, хорошо осведомленного.

- А что? - насторожился Котлов.

- Да то, что мы к вам не затем, чтоб показаться, прилетели. Пилотов будем набирать. Бумагу из округа привезли.

Полбин быстро вылез из-за штурвала и потянул Котлова за собой.

- Пошли! В штаб, живо!

Оба попали в группу летчиков школы, отобранных, как предписывалось в бумаге, "для переучивания на новой материальной части".

Звонарев остался в резерве, кандидатом в следующую партию.

Все делалось очень быстро. Еще не успел растаять в небе гул моторов улетевшего ТБ-3, как Рубин вызвал всех отобранных к себе и распорядился немедленно сдавать дела, оформлять продовольственные, вещевые и денежные аттестаты.

- Не стройте радужных планов. После переучивания полетите служить на Дальний Восток. Там у вас будет широкое поле для всевозможных экспериментов. Но... - он пожевал губами, - я на вас не сержусь и желаю вам добра. Советовал бы вам перед откомандированием взять отпуск и съездить с молодой женой в родные места. На востоке я бывал - это край гиблый.

Все это Рубин произнес тихим, расслабленным голосом, в котором не было уже металлических ноток, звучавших несколько минут назад, когда он отдавал распоряжения летчикам. Полбин и раньше замечал, что так называемая командирская властность не является особенностью характера начальника УЛО, а попросту "наигрывается" им в нужных случаях. Но сейчас у Рубина был особенно унылый вид. Он сидел за столом, положив руки на толстый лист стекла, под которым виднелись прижатые к зеленому сукну графики, плановые таблицы полетов, схемы. На стеклянных гранях двух тяжелых кубов-чернильниц и на полированной поверхности эбонитового самолета-макетика, разместившегося между ними, лежали отблески заходящего солнца. Рубин повернул голову к окну, Полбину был виден его профиль, облитый красными лучами. И говорил Рубин куда-то в окно, не глядя в лицо собеседнику.

Полбин тоже посмотрел в окно. Далеко-далеко были видны выстроенные в одну линию самолеты. По зеленой траве летного поля, переваливаясь с крыла на крыло, катился маленький, как муравей, У-2.

Вдруг вспомнилось Полбину, как два года тому назад, холодным февральским вечером привел их с Котловым в эту комнату разводящий с аэродрома. Рубин, подтянутый, с быстрыми движениями, безостановочно и уверенно говоривший, показался ему тогда воплощением деловитости, военной четкости. А сейчас он походил на растерянного пассажира, отставшего от поезда на маленьком полустанке.

"Чего он хочет? Широкое поле для экспериментов... Добра желаю... Нет, это не от доброго расположения".

Было ясно, что Рубин хочет завязать какой-то разговор и не может решить: стоит ли начинать? Почти уверенный, что сейчас он услышит жалобы на кого-то и на что-то, Полбин пристукнул каблуками и сказал:

- Разрешите итти?

Рубин вздрогнул, повернул растерянное лицо и, помедлив, ответил:

- Да.

Полбин вышел. На лестнице он облегченно вздохнул. Со времени партийного собрания у него с Рубиным не было других отношений, кроме сухо официальных, и сейчас он радовался тому, что избежал ненужной "душещипательной беседы". Хотя он так и не знал, о чем намеревался говорить Рубин.

Понял он это позже, когда, выйдя от Рубина, встретил на лестнице Пагурию.

- Говоришь, скучный сидит? - переспросил Пагурия, шумно дыша. - Понятно. Снимают его, вот что.

- Как снимают?

- Как обычно. С понижением. И он боится, что его на Дальний Восток пошлют.

- То-то он меня стращал.

- Стращал? А ты, слушай, не пугайся. Знаешь, Ленин говорил: Владивосток далеко, но ведь город-то это нашенский...

- А верно, что нас туда посылать будут?

- Многих пошлют. Ты что, газет не читаешь? Сам говорил: ударную бригаду защищать надо.

Пагурия, прищурясь, с улыбкой смотрел на Полбина. Тот порывисто ответил:

- И буду защищать!

- Верю, верю, дорогой. Тебе верю, - Пагурия положил ему большую руку на плечо. - Только слушай, что я тебе скажу. Ты Рубина правильно - как это говорится? - раскусил. Помог разобраться - плохой он командир. Но что, у нас в армии таких много? Нет, - он сделал решительный жест рукой, проведя ею по воздуху, - совсем, совсем немного. Хороших командиров хорошо уважать надо. Ты это помни.

- Лишнее, - сказал Полбин.