Вячеслав Бондаренко - Вяземский

Первым, не вытерпев, нанес удар по «Беседе» воинственный Василий Львович Пушкин — в апреле Жуковский, Батюшков и Вяземский, смеясь и перебивая друг друга, читали его небольшую, очень смешную и слегка неприличную поэму «Опасный сосед»… Там был задет Ширинский-Шихматов, призывавший заменить в русском языке слово «пара» — «двоицей». Дашков в Петербурге напечатал брошюру «О легчайшем способе возражать на критики», направленную против «Беседы»… Вяземский подключился к боевым действиям, в небольшом стихотворении «Отъезд Вздыхало-ва» мастерски спародировав московского поэта князя Шаликова — эпигона Карамзина. «Сезон охоты» на Шаликова в русской поэзии открыл Батюшков. До его «Видения на брегах Леты» Вяземский и не задумывался о том, насколько анекдотична фигура Шаликова — с огромным горбатым носом, с лорнеткой, розовым шейным платочком… В «Отъезде Вздыхалова» он не пожалел ни своего кумира пятилетней давности, ни его журнала «Аглая»… Сатира мгновенно стала широко известной (ее с «великим удовольствием» слушала даже императрица Елизавета Алексеевна). Очень смешной получилась и эпиграмма Вяземского на Шаликова, где высмеивалось пристрастие адресата к «увы»:

Тирсис всегда вздыхает,Он без «увы» строки не может написать;А тот, кому Тирсис начнет свой бред читать,Сперва твердит «увы», а после засыпает.

В черновике послания к Милонову Вяземский перечисляет своих главных врагов начала 1810-х: «Шишков, Батый талантов», «Шихматов… Хвостов, Анастасевич, Захаров, Шаховской, Станевич». Все это — «беседчики», «Батыева орда», которая «выходит на Парнас войною». Война эта ширилась с каждым днем… Вяземский — на словесной «передовой». Это была веселая и вдохновенная весна.

И, конечно, после «боев» не обходится без «часов неги и прохлады». Снова шампанское, театр, рауты и балы… Среди светских знакомых Вяземского — Денис Давыдов, храбрый офицер, милейший собутыльник и поэт в одном лице; Александр Воейков, старый приятель Жуковского, небесталанный литератор; известный бретер и кутила граф Федор Толстой по прозвищу Американец; братья Алексей и Василий Перовские, незаконные дети министра народного просвещения графа Разумовского; Павел Киселев; граф Михаил Виельгорский… Этот последний, помимо любезности, красоты и обходительности, славился музыкальными дарованиями: прекрасно играл на фортепьянах, пел и сам сочинял музыку. На стихи Жуковского, Батюшкова и Вяземского Виельгорским был написан не один романс. Сочинял он и шуточные куплеты, которые весело и дружно распевались на приятельских ужинах под аккомпанемент графа-музыканта:

Веселый шум, пеньё и смехи,Обмен бутылок и речей:Так празднует свои потехиСемья пирующих друзей.Все искрится — вино и шутки!Глаза горят, светлеет лоб,И зачастую, в промежутке,За пробкой пробка хлоп да хлоп.

Вяземский написал пять куплетов этой веселой песни, посвященных Денису Давыдову, Федору Толстому, Жуковскому, Василию Пушкину и Батюшкову…

Весной Жуковский, Батюшков и Вяземский на какое-то время поселились в Остафьеве. Сохранилось шутливое письмо, в котором Жуковский с Вяземским стыдят Батюшкова за то, что тот уехал из Остафьева в Москву, обещал вернуться в пятницу, а сегодня уже суббота…

В конце мая эту беспечную жизнь оборвала внезапная смерть матери Жуковского. После похорон он уехал в свою деревню. Через два месяца и Батюшков простился с Вяземским и укатил в свое Хантоново, снова по самой прозаической причине — кончились деньги.

В том же 1811 году происходит важное и приятное событие в жизни Вяземского. Он женится. О женитьбе его сохранилась любопытная легенда, шестьдесят лет спустя записанная П.И. Бартеневым.

Как-то в августе 1811-го Вяземский участвовал в молодежной вечеринке на Тверском бульваре, у Кологривовых, давних знакомых покойного князя Андрея Ивановича. Было шумно; некая барышня взялась доказать, что ныне в мужчинах исчезло рыцарство, и бросила в пруд башмачок. Кавалеры — двое князей Гагариных, Василий Перовский и Вяземский — тут же опровергли опрометчивое суждение. Вяземский вышел на берег с башмачком в руках (уроки плаванья в остафьевском пруду явно пошли на пользу!), но от холодного купанья слег в тот же день в жестокой горячке и остался у Кологривовых. Воспаление легких было тяжелейшим, врачи всерьез опасались за жизнь больного, и выздоравливал Вяземский медленно (еще и полгода спустя ему приходилось носить на груди перцовый пластырь и принимать микстуру из исландского мха). Во время болезни за ним ухаживала двадцатилетняя княжна Вера Федоровна Гагарина, дочь хозяйки дома от первого брака. С ней Вяземский был знаком еще до вечеринки — впервые они заметили друг друга на подмосковном гулянье в Останкино, и тогда юный князь запомнился Вере главным образом тем, что был, как и положено поэту, перепачкан чернилами.

Непонятно, вспыхнула ли мгновенная симпатия между молодыми людьми или же мать Веры Федоровны умело «окрутила» богатого жениха. Согласно легенде, княжна «забыла» на подушке Вяземского свои часики, и полная праведного гнева Прасковья Юрьевна объявила о том, что порядочный человек после таких интимностей обязан жениться… Так или иначе, известие о помолвке грянуло как гром для многих знакомых и друзей Вяземского — им казалось, что тот вполне доволен своим холостым положением. Чтобы не откладывать свадьбу до января, влюбленные обвенчались 18 октября 1811 года, причем ослабевший от болезни Вяземский венчался сидя в кресле!.. До Рождественского поста оставался ровно месяц — медовый… Этот брак, несмотря на скоропалительность и нежданность, оказался счастливым и прочным.

Вера Федоровна происходила из знатного и известного рода князей Гагариных; эта фамилия давала еще один пример жизнестойкости Рюриковичей, недаром девиз Гагариных — «Своими корнями силен». Дочь князя Федора Сергеевича Гагарина (1757—1794) и княгини Прасковьи Юрьевны (1762—1848), урожденной княжны Трубецкой, правнучка генерал-фельдмаршала князя Никиты Юрьевича Трубецкого и племянница довольно известного стихотворца князя Павла Сергеевича Гагарина, Вера Федоровна родилась 6 сентября 1790 года в Яссах, где во время турецкой кампании находились мать и отец ее. Была она умница и, хоть не блистала особенной красотой, брала свое миловидной живостью лица и повадки. Вообще она оказалась достойной подругой Вяземскому — озорная, щедрая на разные выдумки, иногда взбалмошная и капризная, иногда излишне прямолинейная, большая ценительница поэзии, французской прозы и светской жизни. Вот портрет 24-летней Веры Федоровны, написанный Вигелем: «Не будучи красавицей, она гораздо более их нравилась; немного старее мужа и сестер, она всех их казалась моложе. Небольшой рост, маленький нос, огненный, пронзительный взгляд, невыразимое пером выражение лица и грациозная непринужденность движений долго молодили ее. Смелым обхождением она никак не походила на нынешних львиц; оно в ней казалось не наглостию, а остатком детской резвости. Чистый и громкий хохот ее в другой казался бы непристойным, а в ней восхищал; ибо она скрашивала и приправляла его умом, которым беспрестанно искрился разговор ее». А увидевший 51-летнюю Веру Федоровну П.А. Плетнев записал: «Она — женщина не молодая и не авантажной наружности, но умная и бойкая, особенно в делах большого света».