Максут Алиханов-Аварский - Поход в Хиву (кавказских отрядов). 1873. Степь и оазис.
Покамест, до получения более определенных известий об Оренбургцах, предположения о возможном пункте соединения обоих отрядов основываются на следующих соображениях: Айбугирский залив Аральского моря составляет западную границу Хивинского оазиса и отсюда идут на Хиву две важнейшие дороги: северная — чрез Кунград и южная — чрез Куня-Ургенч. Генерал Веревкин, находившийся еще недавно у мыса Ургу-Мурун, может проникнуть в ханство только обогнув Айбугир с юга; это естественный путь для движения туда из Оренбурга, избранный еще графом Перовским для экспедиции 1839 года, и в таком случае, он выйдет на южную дорогу, и соединение наше может последовать где-нибудь пред Куня-Ургенчем. Но Айбугирский залив, по словам наших пленных, совершенно высох еще лет двенадцать тому назад, и дно его не составляет уже препятствия для движения отрядов; если это справедливо, Оренбургцам нет надобности огибать далекий Айбугир, они могут пересечь его поперек и прямо выйти на северную дорогу, т. е. на Кунград. В этом последнем случае, продолжая движение по караванной дороге, мы должны будем взять собственными силами Куня-Ургенч, и тогда можем соединиться с Оренбургцами только в городе Ходжейли, где под острым углом сходятся обе западные дороги. В виду этих соображений, начальник отряда решил оставить на время караванную дорогу и сосредоточить весь отряд [108] несколько севернее, у многоводного Алана, как центрального пункта между обоими западными путями, наиболее сближающего нас к Оренбургцам, которая бы из дорог ни была ими избрана для своего вступления в Хивинский оазис.
На основании всего этого, на рассвете 5 мая мы выступили из Табын-Су и, взрывая глубокие пески, направились к Алану. В этот день, как и во все предшествовавшие, не переставая дул прямо в лицо сухой и горячий ветер, точно из отдушины только что закрытой печки, а солнце нечего и говорить, запекло по обыкновению. Лицо горит, кожа у всех облупилась, глаза запылены, губы рассохли и растрескались, вы чувствуете на себе слой грязи, накопившейся в течение двух недель, проведенных почти не раздеваясь, а тут, вправо от дороги, как нарочно, заблестело под яркими лучами солнца широко раскинувшееся озеро… Вас так и тянет подскочить к его заманчивому берегу, сбросить все, прыгнуть в воду, очиститься, освежиться. Но увы!.. Опять обман! Пред вами белеет, сверкая на солнце, точно равнина, усыпанная бриллиантами, гладкая поверхность обширного солончака Барса-Килмас (Солончак этот имеет не менее полутораста верст в окружности, а название его означает пойдешь — не вернешься.), и скучно тянется снова утомительно однообразная дорога…
Но вот чернеет вдали что-то в роде одинокого кургана и привлекает общее внимание, как все [109] мало-мальски выдающееся на этой беспредельной равнине. «Это Алан, — крепость Девлет-Гирея», сообщают проводники, и мы прибавляем шаг. Наше любопытство растет по мере того, как неясные очертания кургана все более и более принимают правильные формы огромной постройки, как бы волшебною силой переброшенной из Европы в эту дикую, безотрадную пустыню… Наконец пред нами правильный четырехугольный редут с небольшими бастионами по углам, сложенный весь из больших каменных плит, почерневших от времени. Длина каждого из его фасов, прорезанных бойницами, 60 шагов. Толстые стены редута возвышаются и в настоящее время несколько более двух сажен, но надо полагать, что были гораздо выше, так как сверху они сильно обвалились. Единственный узкий вход с поврежденным сводом ведет с южной стороны во внутренний двор укрепления, поросший бурьяном и частью заваленный камнями.
За оградой редута, с одной стороны, расположено небольшое кладбище; но как здесь, так и на стенах укрепления мне не удалось найти ни одной надписи, за исключением небольшого и весьма грубого изображения креста, высеченного на одном из черных надгробных камней.
В нескольких саженях пред входом в укрепление находится прекрасный водоем, какой только можно пожелать в этой безводной стране, и это самое замечательное в Алане. Он несколько [110] напоминает известный Пятигорский провал на Кавказе и имеет около 10-ти сажен в диаметре и 12 в глубину; водяной столб доходит до 7-ми сажен, а на остальные 5 сажен, подобно стене круглого бассейна или внутренности старинной башни, возвышаются над поверхностью воды наслоения голого плитняка. Вследствие того, что нижние, более мелкие слои камня обвалились и осели вокруг воды широким кольцом, массивные верхние плиты местами значительно высовываются внутрь на подобие естественного навеса и в общем образуют вокруг воды фантастическую галлерею, совершенно недоступную солнечным лучам. Ход к этой цистерне, начинаясь пред воротами укрепления и постепенно углубляясь, выходит подобно узкой трещине на средину высоты галлереи, а уже отсюда круто спускается к самой воде, так что напоследок приходится прыгнуть на сложенный внизу каменные глыбы. В тени галлереи вечно царствует приятная прохлада, несмотря на окружающую сорокаградусную температуру на солнце…
Отряд наш расположился вокруг Алана. Солдаты составили ружья и поспешно развьючили верблюдов, казаки торопливо облегчили лошадей, и затем вся эта пестрая толпа запыленного народа мигом обступила диковинный бассейн пред укреплением. Ведра и котелки полетели на воду, и закипела обычная, а на этот раз и веселая работа всеобщего водопоя…
Офицеры, помогая друг другу, спустились вниз [111] и, отдавшись неге под тенью фантастической галлереи, долго и на все лады обсуждали интересующий всех вопрос: что это за бассейн и что за укрепление? Чего только ни приходилось слышать на этих диспутах!.. Провал, говорили самые мудрые, «бесспорно» вулканического происхождения, а постройку укрепления, без дальних околичностей, считали делом Македонского героя, основываясь, разумеется, только на кавказской привычке приписывать все, что носит отпечаток более или менее глубокой древности, если не Тамаре, то Александру… Между тем, если обратиться к преданиям еще свежим у степняков, ларчик, мне кажется, открывается довольно просто. По мнению некоторых из них, Алан построен каким-то Бухарским эмиром; другие приписывают его постройку Тамерлану, известному здесь под именем Аксак Темира (хромой Темир); но большинство приписывает Девлет-Гирею, и под этим именем он известен степному населенно.
— Кто же был этот Девлет-Гирей?
— Девлет-Гирей, отвечали Туркмены, — был Урус-гяур, когорый лет полтораста тому назад шел на Хиву и погиб там вместе со своим войском.
Эти слова достаточно указывают на злополучный поход 1717 года под начальством князя Бековича-Черкасского. Последний, как известно, был выходец из Малой Кабарды, и Девлет-Гирей, надо полагать, было мусульманское имя, которое он носил до принятия православия. [112]
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});