Борис Вальбе - Помяловский

Наилучшую формулировку философские взгляды Чернышевского нашли в его статьях «Антропологический взгляд на философию» и «Полемические красоты». Основным философским принципом в этих статьях Чернышевский выдвигает идею об единстве человеческого организма, исключающую всякий дуализм в виде самостоятельно существующих и противопоставляемых души и тела. По этому принципу человеческий организм изучается как многосложная химическая комбинация, находящаяся в многосложном химическом процессе, называемом жизнью.

Оттого Чернышевский сравнивает отношение физиологии к химии с отношением отечественной истории к всеобщей. Ибо физиология человеческого организма — только часть зоологической физиологии.

«Антропология, — говорит Чернышевский, — это такая наука, которая о какой бы части жизненного человеческого процесса ни говорила, всюду помнит, что весь этот процесс и. каждая часть его происходит в человеческом организме, что этот организм служит материалом, производящим рассматриваемые ею феномены, что качества феноменов обусловливается свойствами материала, а законы, по которым возникают феномены, есть только особенные частные случаи действия законов природы».

Известно, что этот философский принцип впервые нашел свое выражение у немецкого мыслителя Людвига Фейербаха, последователем которого и был Чернышевский. Нужно сказать, что идеи Фейербаха оказали уже влияние и на Белинского. И Чернышевский поэтому при всяком удобном случае открыто устанавливал свою преемственность от Фейербаха, а также и от Белинского. В предисловии к третьему изданию «Эстетических отношений искусства к действительности» Чернышевский называет имя Фейербаха, как идейного вдохновителя своей работы об искусстве, скромно считая себя «только истолкователем идей Фейербаха в применении к эстетике».

На самом деле роль Чернышевского в построении материалистической теории искусства была грандиозна. Он первый приступом пошел против основных положений идеалистической эстетики, испокон века строившейся на религиозном понимании идеи прекрасного, на истолковании роли искусства как выражения «абсолютного духа». Философски преодолев идею дуализма, Чернышевский естественно и в эстетике не мог мириться с божественной идеей абсолютного духа. Оттого мистическое «прекрасное» он перенес из надземных сфер «не от мира сего» в чувственный мир природы и человека, провозгласив, что прекрасное есть жизнь. Ибо, по Чернышевскому, человек смотрит на природу глазами владельца, и на земле прекрасным кажется ему также то, с чем связано счастье, довольство человеческой жизни. Отсюда формула красоты: «Истинная высочайшая красота есть именно красота, встречаемая человеком в мире действительности, а не красота, создаваемая искусством». Точно так же по-новому формулирует Чернышевский понятие «возвышенного», освобождая его от всякой идеи бесконечного, толкуя его исключительно как явление человеческой действительности, как стремление к более культурным формам индивидуальной и общественной жизни. В этом свете Чернышевский переоценивает и другие формулировки идеалистической эстетики, ее понимание таких начал, как «трагическое», «комическое» и др. Не «бесконечное», а «действительность» природы и человеческой жизни — вот основа искусства. Художник — не созерцатель «божественной истины», а страстный и активный боец за человеческое счастье. Он, воспроизводя действительность, объясняет её средствами художника, всей своей системой образов.

Оттого приговор о явлениях жизни — основная задача искусства. Художник не может быть нейтральным, показывая явления жизни. Они касаются и его интересов. Всякая поза холодного объективистского содержания в конце концов только маска, ибо художник прежде всего — человек со страстями, симпатиями и своими собственными интересами.

Эстетические взгляды Чернышевского уже много десятилетий стали основным элементом нашей материалистической теории искусств, кровью и плотью реалистической критики. Впечатление новизны этой теории давно уже миновало. Не то было, конечно, на заре 60-х годов. Для современников Чернышевского работа представляла собой широкую проповедь гуманизма, Целое откровение любви к человечеству, на служение которому призывалось искусство. Общий смысл эстетических взглядов Чернышевского воспринимался как властный призыв к художникам слова: говорить о живой жизни, широко отражать действительность, учить людей жить по-человечески, рисовать им картины благоустроенного общества и жизни хороших людей. Эстетическая теория Чернышевского стала ведущей теорией революционной демократий, стала основой для творческой практики выдвигавшихся новых писателей, для полемических платформ ее ведущих критиков.

Новый демократический читатель, сохраняя чисто эмоциональные отношения к блестящему мастерству корифеев дворянской литературы, наряду с этим искал в художественном творчестве отражения той общественной борьбы, которая кругом кипела. Он хотел видеть носителей, этой борьбы, ту демократическую фалангу разночинцев-плебеев, которая так шумно заговорила о своих правах и новых общественных отношениях. Здесь он искал героя нового времени и был глубоко возмущен, что по-прежнему на авансцене художественной литературы действует только дворянин в качестве центральной фигуры.

Чернышевский и Добролюбов первые отметили эту замкнутость дворянской литературы, первые подняли на большую высоту проблему нового героя. Эта проблема обусловливалась общим идейным направлением наших великих критиков, их борьбой против либеральных Соглашателей, во имя революционной демократии. В таком свете эта проблема обсуждается Чернышевским в статье «Русский человек на rendez-vouz» и Добролюбовым в статье «Что такое обломовщина».

Эти две статьи объединены одним общим выводом. Добролюбов и Чернышевский подводят черту под основными произведениями дворянской литературы XIX века, определяя тематическую общность и родство их главных героев.

Оба критика рассматривают Рудина как дворянского героя, в котором сконцентрированы главные тенденции дворянской литературы.

Скука и отвращение к «настоящему делу», столь свойственные Обломову, Добролюбов видит и в Онегине. и в Печорине, Бельтове и Рудине. Всех этих героев он называет «братцами обломовской семьи». Во они — продукты обломовщины с ее неизгладимою печатью бездельничества, дармоедства и совершенной их ненужности на свете.

Оттого для них не находится в жизни захватывающего дела, с которым они органически срослись бы и ради которого могли бы пожертвовать собою.