Арсений Гулыга - Шеллинг

Но когда Шеллингу предложили принять курсы Фихте, он отказался. Когда Фихте пришлось защищаться от нападок Канта, Шеллинг поддержал Фихте.

Эта новая беда свалилась на Фихте совершенно неожиданно. В своих произведениях он не уставал повторять, что «учение о науке» представляет собой не что иное, как только развитие учения Канта, не буквы его, а духа. Кант не возражая. Он просто не читал Фихте (как тот Шеллинга). Складывалось впечатление, что старику нечего возразить. Но вот однажды он таки прочитав своего ученика. И пришел в ужас. А поскольку ему давно предлагали высказать в печати свое отношение к фихтеанству, он послал в иенскую «Всеобщую литературную газету» короткое письмо. Оно появилось 28 августа, когда еще не утихли страсти, вызванные «Спором об атеизме».

Кант не стеснялся в выражениях. «Учение о науке» он называл совершенно несостоятельной системой. Это чисто логическая конструкция, попытка «выковырнуть» из нее объект обречена на неудачу. Его собственная философия — завершенная система, а не некое введение, которое нужно развивать дальше. По поводу подобных претензий Фихте он вспоминал итальянскую поговорку: «Боже, спаси нас от наших друзей, с врагами мы справимся сами».

Шеллинг заподозрил недоброе. Конечно, возраст и слава Канта требуют того, чтобы к нему относились с почтением и снисходительностью. Но почему он молчал все время, дождался, когда у Фихте начались неприятности? Неужели испугался, что его самого зачислят в неблагонадежные? Сейчас Фихте с трудом устроился в прусской столице, а прусский профессор публично на него нападает. Какую каверзу он задумал?

Фихте в письмах из Берлина успокаивал Шеллинга. По собственному опыту пребывания в Кенигсберге он знает, как оторвана эта дыра от культурной жизни Германии, литературные новости приходят туда слишком поздно. Злого умысла лет. Просто старик выжил из ума, не знает и не понимает собственную философию, с которой всегда был не в ладах.

Ответ Канту появился за подписью Шеллинга. Во «Всеобщей литературной газете» (а затем еще в двух других) Шеллинг напечатал отрывок из адресованного ому письма Фихте. Это был предельно сдержанный текст, в котором напоминалось, что два года назад Кант относился к Фихте иначе. Приводилась цитата из старого письма Канта к Фихте, где, ссылаясь на свою старческую слабость, кенигсбергский философ говорил, что он не занимается больше теоретическими проблемами, предоставляя это другим. С трудами Фихте он выражал тогда свою полную солидарность. (Вот что значит не читать труды своих учеников!) Относительно же того, что есть логика, а что метафизика, Фихте советовал идти на выучку к Гердеру. (Это был намек на то, что на Канта не перестали еще нападать сторонники старой, догматической философии, только что вышла Гердерова «Метакритика критики чистого разума».) Кант ведет себя по отношению к Фихте так, как защитники докантовской метафизики по отношению к Канту. Кто знает, может быть, какая-нибудь молодая горячая голова уже работает над тем, чтобы превзойти принципы «учения о науке» и показать его неполноту и ошибочность. Пусть небо будет к нам милостиво, удержит нас от уверений, что это бесполезные выдумки, и даст нам силу принять с благодарностью новые открытия.

По иронии судьбы Фихте не ведал, что такая «горячая голова» уже объявилась и трудится рядом с ним. И помогает ему выкрутиться из беды! (Как будет реагировать Фихте, когда поймет, что Шеллинг пытается превзойти «учение о науке», об этом речь ниже.) Шеллинг честно и умело выполнил поручение Фихте. К сожалению, не сохранился оригинал полученного им из Берлина письма. Фихте приехал туда налегке, Семья, вещи и бумаги оставались в Иене, и он просил жену найти упомянутое выше письмо Канта к нему, а Шеллингу поручал вставить в публикацию необходимые цитаты. Поэтому трудно сказать, в какой степени текст Фихте подвергся редактированию со стороны Шеллинга. Во всяком случае, Фихте остался доволен публикацией. Это было время их наибольшей близости.

«Спор об атеизме» происходил на глазах Шиллера и Гёте. Первый старался примирить враждующие стороны. Он призывал Фихте к сдержанности и уверял веймарского герцога в добронравии философа. Гёте с олимпийским спокойствием наблюдал за происходящим. Он жалел об уходе Фихте, но ничего не сделал для того, чтобы воспрепятствовать его отставке. Передавали его слова: «Одна звезда заходит, другая восходит». Имел он в виду будто бы Шеллинга.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

РОМАНТИЧЕСКАЯ ШКОЛА

О, вещая душа моя,

О, сердце, полное тревоги,

О, как ты бьешься на пороге

Как бы двойного бытия.

1797 год, который Шеллинг провел в Лейпциге за изучением естествознания и натурфилософскими поисками, был весьма важным для формирования нового идейного направления, которое впоследствии получило наименование романтизма. Отметим несколько характерных его штрихов, чтобы воссоздать ту духовную атмосферу, в которую скоро окунется наш герой.

В 1797 году в Берлине была издана пьеса «Кот в сапогах», ломавшая прежние представления о театре. Ее автор Людвиг Тик взял сюжетную канву в известной сказке Перро. Но это только один план действия. Другой — сам спектакль, его восприятие публикой и критикой, театральные нравы. Перед нами как бы «театр в театре». Еще не началась сказка, а зрители (на сцене) уже обсуждают предстоящее зрелище, и они будут комментировать это зрелище на протяжении всего спектакля. Подразумевается, что Кота играет знаменитый Иффланд — «выглядит натурально, как большой кот». Но вот Кот заговорил, — критик возмущен: нарушена жизненная правда, пропала иллюзия, так не бывает. На сцене появился Сапожник, чтобы сшить Коту сапоги (что за чушь!), и просит Кота убрать когти, а то он уже оцарапался, но Может снять мерку (вот это уже на что-то похоже, кошачьи когти действительно опасная штука). Зрители непрерывно жалуются на отсутствие в пьесе характеров, абсурдность ситуаций. Почему иноземный Принц говорит на чистом немецком языке без переводчика?

Действие в спектакле распадается, возникают эпизоды, никак не связанные с историей Кота в сапогах и вообще лишенные смысла. Вот, например, корчма на границе. Появляется Солдат и заявляет во всеуслышание, что он дезертир. Тут же возникают на лошадях два преследующих его гусара (лошади вызывают одобрение: они подлинные, жаль, что не удалось заметить, какого полка гусары). Преследователи вместо того, чтобы схватить беглеца, пьют за его здоровье и возвращаются восвояси, а дезертир переходит границу, чтобы наняться на службу в соседнем герцогстве. (При чем тут Кот в сапогах?) Возмущение в зале нарастает, возмущены и актеры, они не знают своих ролей. Кот забрался под потолок. Автор с трудом наводит порядок.