Анатолий Вишневский - Жизнеописание Петра Степановича К.

При поездках в город, по делам и без дела, Петр Степанович, продолжал внимательно присматриваться к своим знакомым девицам. Он увеличил число мест своих посещений, и можно было видеть привязанным его жеребца возле: упродкома, уисполкома, правления потребительской кооперации, своего правления, типографии, даже возле яичного склада! В каждом из этих управлений сидели девицы, знакомые Петру Степановичу еще по гимназии. Одни печатали на машинках, другие рылись в бумагах, третьи почему-то сидели недалеко от какого-нибудь райпродкомиссара, четвертые еще чем-нибудь занимались.

Бывали случаи, что Петр Степанович встречался со своим начальством, и начальство задавало вопрос:

– Чего это ваш жеребец стоит возле земуправления?

– Передавали мне, чтобы я как-нибудь заехал взять план нашего хозяйства, – невозмутимо спокойно отвечал Петр Степанович, хотя никто ничего не передавал, и никакого плана не нужно было.

Никто не мешал после этого разговора, через полчаса, жеребцу стоять привязанным возле военного комиссариата.

Да и к нему в совхоз приходили правленские барышни – посмотреть, как он успешно хозяйствовал. Приходила даже Анастасия Васильевна, собственно, не барышня, а дама, но муж ее сошел с ума и теперь находился где-то в доме умалишенных, что Анастасии Васильевне не мешало жить, радоваться, улыбаться и даже флиртовать. Приходила сюда машинистка Союза, Нина, очень полная и краснощекая девица, интересная особа: она, например, жаловалась на малокровие, что вызывало со стороны громкий смех, шутки по ее адресуй снова смех; реже в хозяйстве являлась Катя, пока служившая регистраторшей в Союзе, но ей могут дать и более солидную должность, если будет вакансия. Ее знал Петр Степанович еще гимназисткой, и она ему очень нравилась.

Катя была среднего роста, черненькая, очень красивая, с черными большими глазами. Раньше у Кати были замечательные волосы, всегда убранные в толстую длинную косу, но теперь уже коса сделалась короче, – однако Катя была прелестной девицей, хотя ей и было уже двадцать четыре года. Кате очень нравились романы Тургенева и особенно его героини; влияние тургеневских романов было так велико на впечатлительную душу хорошенькой Кати, что она и сама напоминала тургеневскую героиню. Когда на Катю смотришь, то невольно ее хочется представлять не иначе, как гуляющей в большом, заброшенном парке возле обрыва, с книгой в руках, и ветер должен ей развевать локоны, а глаза глубокие-глубокие смотрят куда-то вдаль, и чувствуется в Кате всегда что-то возвышенное, чистое, и ее хочется любить. За Катей до сих пор серьезно не ухаживали. До революции не успели, а в революцию люди были заняты добыванием куска хлеба, куда, собственно, и уходила вся энергия.

Теперь, наконец, можно было бы и поухаживать за Катей, но нравы у мужчин после революции и гражданской войны стали другие, нежели это было в тургеневские времена: теперь требуются девицы покладистые, чтобы в первый вечер можно было бы поцеловать, обнять, а Катя такой вольности допустить не могла. Если уж любить, то любить на всю жизнь… Ах, виноват, как мы увлеклись Катей и расписались, что сами не заметили, что на это ушло время! Но все-таки к Кате мы еще вернемся!

Вчера Петр Степанович заснул так неожиданно, что даже не успел убрать в стол начало своей рукописи. Теперь же, когда, отдав должное мыслям о женитьбе и ощутив их, если можно так сказать, всем своим телом, он встал со своего одинокого ложа и увидел чистый лист бумаги, то с раздражением вспомнил Макара, который все время мешал ему теми или иными обращениями по совершенно пустяковым вопросам. Правда, Петр Степанович еще перед тем, как он совершенно неожиданно заснул, и сам стал сомневаться в своей силе: не надо было ему заходить в торговый отдел, тем более, не один раз. Но никто ведь не знает – не засни Петр Степанович так быстро, может, полежал бы он на кровати с полчасика, а потом присел бы за стол и, действительно из-под его пера вышло бы что-нибудь величественное? Пусть он и не написал в ту ночь ни одной строчки, если не считать заглавия, но читатель ведь знает, какими большими вопросами была наполнена в ту ночь голова Петра Степановича. Да если бы он напечатал в брошюре под заглавием «В омуте жизненной лжи» все то, что у него бродило в голове, то мы уверены, что Бухарин, Сталин, Калинин, Чемберлен, Бриан, Кулидж и все, все, все политические деятели после прочтения брошюры Петра Степановича сразу поняли бы, на каком ложном пути они стоят, и заявили бы единогласно:

– Теперь мы снимаем с себя всякую ответственность и находим всякие коминтерны, палаты, съезды и т. д. абсурдными и не имеющими под собой никакой логической увязки…

А ведь никто и не подозревает такой грандиознейшей потенциальной энергии в Петре Степановиче! Гордиенко, вероятно, ставит Петра Степановича далеко ниже себя. Эх, сколько великих, но не высказанных мыслей носят в своих головах люди! Но мы не желаем подливать масла в огонь, зная, что Петр Степанович еще жив, а его рукопись уже начата. Нет, довольно об этом! С огнем не шутят!

X

Не знаем, потому ли, что Петр Степанович своих мыслей еще не изложил на бумаге, или потому, что пока решил жить и действовать по обыкновению, но факт остается фактом: в субботу Петр Степанович крепко задумался над вопросом: кого бы из девиц пригласить с собой на свадьбу к Ивану Григорьевичу? Маруся Карасик – не подходит: у нее редкие зубы и она одевается безвкусно; Нина… Нина тоже не подходит: вульгарная уж больно и, конечно же, Петр Степанович не будет связываться с какой-нибудь машинисткой и панской дочкой! Он Нину считает даже недостойной внимания с его стороны. Разве Катю пригласить? А что если она откажется? От Кати этого ожидать можно. Да и насчет Кати у Петра Степановича недавно были сомнения: уж больно она хрупкая, и еще в июне месяце показалось Петру Степановичу, что подбородок не совсем красивый у Кати. Потом уже, позже, неприятное впечатление от подбородка сгладилось и, как будто бы, все части Катиного лица гармонировали между собою, но все-таки… Долго и глубоко думал Петр Степанович над выбором девицы и одно время остановился на Анастасии Васильевне, – хоть нацелуюсь вдоволь, – думал Петр Степанович, – но переменили окончательно решил пригласить Катю.

Немедленно был заказан жеребец, и Петр Степанович вечером поехал в город к Кате. Жеребец смело выстукивал по снегу свой такт, саночки весело неслись по наезженной дороге, и Петр Степанович деловито сидел в санях, как будто бы ехал не по своим личным делам, а по делам союза. Люди же вероятно думали, давая дорогу Петру Степановичу:

– Вот, видать, у человека дела: против ночи и то приходится ехать из дому!