Хилэр Беллок - Ришелье

Что за человек был Людовик XIII? Какими качествами он обладал?

В его характере соединялись такие непримиримые качества, в его образовании и воспитании зияли такие пустоты и провалы, что нам очень трудно понять его. Его отцу, Генриху IV, было сорок восемь лет, когда у него родился сын. По крайней мере лет тридцать из них Генрих провел в военных походах, пирушках и легких победах над женским полом. Все это не замедлило сказаться на здоровье южанина, и ребенок родился слабый, находившийся все время под наблюдением врачей. От всех болезней — ребенок постоянно болел — у врачей того времени было два средства: кровопускание и слабительное. Несмотря на то, что эти средства использовались когда надо и когда не надо, ребенок выжил. Но у него были очень слабые нервы, — он видел привидения, боялся темноты, — так что у его постели кто-нибудь оставался на ночь. Напомним читателю, что Людовик XIII умер, когда ему было только сорок два года.

Большую ошибку сделает тот, кто, быть может, отнесется к нему с пренебрежением, считая его человеком слабовольным и слабохарактерным. Да, он склонился перед несгибаемой волей Ришелье, но все другие попытки диктовать ему волю он с гневом и яростью отвергал. Ему было только шестнадцать лет, когда он решил свергнуть фаворита матери. Его более опытные друзья не советовали ему этого делать, но он добился своего, и фаворит был убит. Когда судьи в парламенте не утверждали его указы, он быстро заставлял их подчиниться. Он не боялся заговорщиков, хотя в течение его правления один заговор следовал за другим.

Он получил очень плохое воспитание, хотя его все время держали в ежовых рукавицах. Но от такой воспитательницы, как Мария Медичи, нельзя было ожидать ничего другого. Его брат Гастон получил воспитание ничуть не лучше, хотя и был у матери любимчиком. Она то кричала на детей, то не обращала на них никакого внимания. Все его образование состояло в том, что он выучился читать и писать по-французски. Были предприняты попытки научить его древнегреческому и латинскому языкам, чтобы он мог познакомиться с классической древностью, но из этого вышло лишь то, что он возненавидел книги и в дальнейшем никогда не брал их в руки.

Между прочим, это хорошо согласуется с теорией Ришелье, гласящей, что невежественность хороша на своем месте и составляет благо государства. Он считал невежественность неотъемлемым свойством простонародья и всех тех, кто не принимает активного участия в делах государства. Эта теория легла и в основу отношений сорокалетнего кардинала и двадцатичетырехлетнего короля.

В его отвращении к учености и к наукам, возникшем еще тогда, когда он зубрил уроки, был такой энергический протест, что в этом заключалось что-то оригинальное. По-видимому, все дело было в том, что апатия во многих вопросах соседствовала с энергией в чем-то одном: казалось, он действовал по какому-то странному, одному ему известному выбору; все принятые им решения точны, правильны и сделаны очень быстро, но лишь в одном случае из четырех, — в остальных случаях он даже не считал нужным обременять себя размышлением.

На короткое время он загорался вдруг страстью к какому-нибудь делу и почти тотчас бросал его. Но были четыре вещи, которые безраздельно владели им: глубокая вера, — он, например, верил, что Богоматерь печется о Франции; его любовь ко всему военному; его любовь к ручному труду — он был хорошим плотником, отличным садовником, хорошим слесарем, — к охоте, к поездкам верхом — он мог сам подковать лошадь — и даже к парикмахерскому делу — он иногда брил других; наконец, постоянная привязанность к Ришелье и опора на него.

Он был очень скрытен то ли по своей природе, то ли из-за дурного воспитания. Он мог бы быть жесток, но этого не случилось. Правда, он любил доставлять неприятности, когда видел, что другие плохо переносят то, к чему он привык. Он даже бравировал этим. Например, он любил долго держать людей, сопровождавших его на охоте с хорьком[3], на холоде; видя, как они ежатся от холода, утверждал, что они неженки, а он человек закаленный. То же самое было в его долгих верховых поездках во время охоты или во время войны. Ему нравилось видеть, как устают от долгой поездки его люди.

Хотя эти черты его не украшают, ясно, что он не был слабаком.

Но пожалуй, самой удивительной его особенностью была та, что относится к области интимных человеческих отношений. По-видимому, он развивался с некоторой задержкой, — он начал бриться лишь тогда, когда ему пошел третий десяток. Самое потрясающее, что он был безразличен к женщинам. В этом не было бы ничего потрясающего, если бы он был полным или частичным импотентом. Самое удивительное, что он им не был. Его брак с Анной Австрийской был обычным для того времени королевским браком мальчика с девочкой. Но даже тогда, когда ему уже исполнилось девятнадцать, его наставник и руководитель де Люинь мог лишь силой затащить его, упирающегося и в одной ночной рубашке, в спальню своей молодой жены. Де Люинь убеждал его, что его святая обязанность продолжить династию. Как бы там ни было, он почему-то не хотел ее выполнять, хотя к этому не было никаких препятствий.

Возможно, все дело было в том, что у королевы был выкидыш. Но не поддерживать никаких интимных отношений со своей супругой в течение тринадцати лет кажется уж слишком большой причудой. И это в те самые годы, когда его противники, в первую очередь брат и королева-мать, считали, что он умрет бездетным, и то и дело организовывали заговоры с целью его свержения и передачи трона брату Гастону. Несколько позже мы расскажем, как случилось, что у него в возрасте тридцати семи лет родился сын, будущий король Людовик XIV. В оставшиеся пять лет жизни у него еще родились дети, как это обычно и бывает во всех семьях.

В таких случаях принято искать любовницу. Их не было. Он очень любил вести с придворными дамами разговоры о вере, но и только.

Поверхностное знакомство с весьма немногими фактами могло бы дать повод утверждать, что тут мы имеем дело с извращением. Однако детальное знакомство с его жизнью, с многочисленными свидетельствами людей, хорошо его знавших и не имеющих никаких причин скрывать правду, позволяет утверждать со всей определенностью, что никаких извращений не было. Он был нормальным мужчиной, но довольно холодным.

Он дружил со многими мужчинами, и в его чувстве дружбы было столько страсти, что это казалось смешным. Товарищеские отношения то с тем, то с другим придворным из его окружения продолжались иногда долгое время, иногда несколько месяцев. Но и здесь видна кровь Бурбонов, — его дружба не была запятнана грязью, как это было среди последних королей из династии Валуа.