Эл Дженнингс - Сквозь тьму с О. Генри

Забравшись высоко в горы, мы заняли там последнюю линию обороны. Весь день мы прятались. Холод был собачий. Из еды у нас на всех было два яблока. Прошло ещё два дня. Маршалы не показывались.

Мы пересекли ручей в обратную сторону, захватили парочку индейцев и их лошадей, после чего пустились по направлению к Канадской реке.[23] Мои раны воспалились, пришлось дважды вскрывать опухоли перочинным ножом, чтобы дать выход гною. Мы прямиком выскочили к дому Бенни Прайса — нашего давнишнего дружка. Он принял нас и накормил досыта. Но оставаться у него было нельзя — не портить же жизнь человеку!

У нас в тех краях был ещё один знакомец, конокрад по фамилии Бейкер. Он пришёл к Прайсу и дал нам телегу. Фрэнк отнёсся к нему с подозрением и не хотел водить с ним компанию. Бад, Билл и я спрятались в телеге. Бейкер должен был отвезти нас в свой дом. У Билла, похоже, ранения были серьёзные. Бад и я почти всю дорогу валялись без сознания. Один раз я пришёл в себя. На козлах кто-то сидел.

— Эй, кто там? — спросил я.

— Я, чёрт побери! — ответил Фрэнк. — Надо же как-то выбираться из этой передряги.

Пока мы были в отключке, Бейкер послал кого-то к Фрэнку якобы с просьбой от меня, что я хочу его видеть. Фрэнк пришёл. Бейкер завёз нас в лес, в ловушку, и, поклявшись, что мы на верном пути, сделал ноги. Поперёк дороги лежало поваленное дерево. Билл умирал, Бад и я, оба без сознания, валялись на дне телеги. Фрэнк выбрался на дорогу, чтобы убрать дерево.

Целый отряд маршалов с кольтами наготове, выскочил из засады и окружил нас:

— Дженнингсы, сдавайтесь!

Сопротивляться было бессмысленно, соотношение сил было десять к одному.

Для вынесения приговора понадобилось чуть ли не два года. Мне влепили пять лет по обвинению в покушении на убийство маршала. В другом округе меня осудили за нападение на поезд на Рок-Айленде и дали пожизненное. Отбывать я должен был в каторжной тюрьме в Огайо.

Такова была таинственная прихоть судьбы, вновь сведшая меня с Биллом Портером.

Глава XIV

Жизнь в тюрьме противоестественна, жестока и невыносима. Запертые в вонючих, душных камерах, люди превращаются в свиней. Им отказано в любых сношениях с внешним миром — миром нормальных людей. Остатки доброты и человечности в душах узников уничтожаются здесь с жестокостью, какой обычные мужчины и женщины не могут себе и вообразить.

За решёткой сохнет и вянет даже ко всему привычный горожанин. Ну а вольный житель равнин и гор становится конченым человеком, как только оказывается в затхлом склепе среди серых тюремных стен.

Тяжёлое дыхание тюрьмы, полное отвратительных запахов, горьких проклятий и подавленных протестов, разбудило во мне зверя.

Все газеты в штате громкими фанфарами возвестили о моём прибытии в тюрьму, так что самый распоследний заключённый знал об этом. Двое моих бывших подельников по ограблению поездов захотели возобновить былую дружбу и ухитрились оказаться в том коридоре, по которому меня вели.

Выглядели они как призраки, я даже не узнал их поначалу. Они проскользнули, как бледные тени, иссохшие и костлявые — тюрьма за один год высосала из них жизнь. Они прибыли сюда здоровяками-громилами и вышли отсюда полудохлыми мешками костей.

А потом был мой первый прием пищи: вонючая бурда, прогорклое мясо, мириады мух, готовых сожрать тебя живьём, как только ты входил в столовую. Я втиснулся на табурет между двумя потными неграми, больше похожими на горилл, чем на людей.

Помещение наполняли стук жестяных плошек, шарканье ног; там и сям народ тянул вверх руки, прося у охранников хлеба — и всё это в полном молчании. Проклятая, давящая, жестокая немота — вот удел узников каторжной тюрьмы.

Перед каждым на столе стояла жестяная миска с аппетитным варевом: мушиные черви в жиже. Меню венчали кусок хлеба и блюдечко мух, плавающих в мелассе.[24] Я не привычен к разносолам, но при виде этих отбросов меня чуть не стошнило.

Напротив меня, сгорбившись и уткнувшись чуть ли не носом в свою тарелку, сидел плотный, краснолицый человек и возил ложкой в вонючей бурде. Он поднял два пальца. К нему подошёл дежурный — с шеи у него свисал на верёвке котелок. Одним ловким движением он набрал половник этого дерьма и с размаху вывалил его краснорожему в тарелку. Каждый раз, когда дежурные выдавали узникам еду, они делали это с размахом, так что ошмётки мяса и брызги летели во все стороны. Так и в этот раз — стол был узкий, и мне заляпало всё лицо. В одно мгновение я вскочил на ноги. Мой сосед-негр дёрнул меня вниз.

— ’Лассу не бу’шь? — спросил он. Я подвинул ему десерт из мух в сиропе.

Он сунул в тарелку большой палец, выковырял оттуда мух, размазал их по столу и принялся за мелассу.

В свою первую ночь в камере я чувствовал себя так, словно был забыт всем миром. Камера представляла собой каменный склеп четыре на восемь футов без окна. Единственную возможность для вентиляции предоставляла решетчатая дверь, ведущая в закрытый коридор. На деревянных нарах валялись два соломенных тюфяка — в этой душной норе я обретался не один.

В камерах не было никакого санитарного оборудования. В субботу вечером людей запирали и держали в этих клетках до утра понедельника. Двое мужчин спали, дышали, топтались по головам друг у друга на пространстве четыре на восемь футов в течение тридцати шести часов, что превращало этот склеп в истинный ад. Воздуха в камере не оставалось, его заменяла страшная, невыносимая вонь.

В утро следующего понедельника я решил, что с меня хватит, пора перебираться куда-нибудь в другое место. Мне дали работу в отделе перемещений — такая честь выпадала не каждому заключённому, а меня вот определили на должность клерка на следующий же день после моего прибытия. В мои обязанности входила проверка наличия на месте каждого человека, регистрация перемещений заключённых из одной клетки в другую и учёт всех, кто вышел на волю. Ни один служащий не мог покинуть стены тюрьмы, пока каждый из узников не был учтён как дóлжно.

Один из тюремных корпусов назывался «Домом банкиров» и был предназначен для привилегированных заключённых. Эти акулы финансового бизнеса были все поголовно джентльменами. Они не грабили поездов, рискуя своей шкурой за добычу в двадцать-сорок тысяч долларов. Они занимались грабежом, не марая рук, удобно разместившись в мягких креслах в добротно обставленных конторах. Они были вежливы и обходительны, кладя в собственный карман денежки, доверенные им всякими работягами, мелкими инвесторами да девушками, зарабатывающими себе на жизнь честным трудом.