Возлюбленная террора - Татьяна Юрьевна Кравченко
Кузнецов усмехнулся.
— Кто верит, тот не возьмется за меч… Я берусь. Да и вы тоже. Он немного помолчал, ожидая, что скажет Маруся. Но она тоже молчала. — Террор нужен, — негромко продолжил Иван. — А раз нужен — значит, убийство позволено. Во имя народа, во имя революции. И ложь тогда позволена, и насилие… Точно ли позволено? Оправдано?
В голосе Ивана явственно прозвучали нотки сомнения.
— Оправдано, — твердо сказала Маруся.
Он опять усмехнулся и как-то неопределенно пожал плечами:
— А если мне противно лгать, если с души воротит?
Маруся возмутилась:
— Я не понимаю, к чему весь этот разговор!
— Да так… Ведь не Христос оправдает убийство. Не Евангелие благословит террор… Христос сказал: «Не убий». А люди все равно убивают. Христос сказал: «Любите друг друга». А разве на свете есть любовь? «Я пришел не судить вас, а спасти…» И кто же из нас спасен?
Маруся подняла голову и посмотрела Ивану прямо в глаза:
— А разве не ради любви мы с вами согласились… — Она запнулась, не в силах выговорить нужное слово. — Разве не ради любви к народу, к людям?
Кузнецов упрямо покачал головой:
— Вот вы барышня, образованная, и я, мужик неотесанный, а все одно — ни вы, ни я не знаем, как так получается: от любви к человеку, к людям мы должны убить, то есть отобрать у человека то, что не нами, а Богом дадено.
Он опять подпер голову рукой и уставился в пространство. Маруся разозлилась.
— Зачем же вы тогда согласились? — резко спросила она= — Никто ведь на аркане вас в организацию не тянул.
— Когда я в партию вступал, я думал, что все для себя решил. Мне было важно, за что мы боремся: за свободу, за справедливость, за правду… Насилие? Во имя народа дозволено и насилие. Ложь? Во имя революции и ложь дозволена. Обман? Во имя партии — да, и обман! А теперь вот вижу, что все не так просто… Даже если цель оправдывает средства… Даже если нужно лгать, обманывать, убивать… Даже тогда не надо говорить, что это позволено, что это оправдано, что это хорошо. Не нужно думать, что ложью жертву приносишь, а убийством душу спасаешь. Нет, надо иметь смелость сказать: это все ужасно. страшно, жестоко, но неизбежно… Но и о спасении забыть тогда надо…
Маруся во все глаза смотрела на него, онемев от изумления. Откуда у него, у крестьянина из Владимирской губернии, такие мысли?
Кузнецов внезапно встал, допил чай одним большим глотком:
— Ну ладно, засиделся я здесь. Пойду.
У самых дверей обернулся:
— А я ведь специально сегодня сюда зашел в надежде вас повидать. Только вижу, что напрасно. И вы мне ничего не ответите…
Дверь за ним давно уже захлопнулась, а Маруся все сидела, сидела, словно пригвожденная к месту…
Точную дату теракта не назначили, и три дня Маруся ходила собранная, серьезная, внутренне готовя себя к тому, что может быть призвана в любой момент. Разговор с Кузнецовым привел к неожиданному результату: она окончательно уверилась в своем предназначении, в своей «миссии». Луженовский должен умереть от ее руки и умрет!
А 17 октября появился знаменитый манифест Николая Второго, который гласил:
Смуты и волнения в столицах и во многих местностях Империи Нашей, великою и тяжкою скорбью преисполняют сердце Наше. Благо Российского Государя неразрывно с благом народным и печаль народная — Его печаль. От волнений, ныне возникших, может явиться глубокое настроение народное и угроза целости и единства Державы нашей.
Великий обет Царского служения повелевает Нам всеми силами разума и власти Нашей стремиться к скорейшему прекращению столь опасной для Государства смуты. Повелев подлежащим властям принять меры к устранению прямых проявлений беспорядка, бесчинств и насилий, в охрану людей мирных, стремящихся к спокойному выполнению лежащего на каждом долга. Мы, для успешного выполнения общих преднамечаемых Нами к умиротворению государственной жизни мер, признали необходимым объединить деятельность высшего правительства.
На обязанности правительства возлагаем Мы выполнение непреклонной Нашей воли:
1) Даровать населению незыблемые основы гражданской свободы на началах действительной неприкосновенности личности, свободы совести, слова, собраний и союзов.
2) Не останавливая предназначенных выборов в Государственную Думу, привлечь теперь же к участию в Думе в мере возможности соответствующей краткости остающегося до созыва Думы срока те классы населения, которые ныне совсем лишены избирательных прав, предоставив засим дальнейшее развитие начала общего избирательного права вновь установленному законодательному порядку, и
3) Установить, как незыблемое правило, чтобы никакой закон не мог воспринять силу без одобрения Государственной Думы, и чтобы выборным от народа обеспечена была возможность действительного участия в надзоре за закономерностью действий поставленных от Нас властей.
Призываем всех верных сынов России вспомнить долг свой перед Родиной, помочь прекращению сей неслыханной смуты и вместе с Нами напрячь все силы к восстановлению тишины и мира на родной земле.
И многие тогда решили, что дело сделано: самодержавию пришел конец…
Уже на следующий день после объявления манифеста, 18 октября, освободили арестованных по забастовке, в том числе и Михаила Вольского.
Тогда же состоялось повторное заседание Комитета партии эсеров, на котором решено было пока отсрочить выполнение приговора над Богдановичем и Луженовским.
Но тогда же, 18-го, на афишных тумбах, на столбах и на стенах Тамбова появилось объявление:
Объявляется всем жителям города Тамбова и губернии, что в охрану людей мирных, стремящихся к спокойному выполнению лежащего на каждом долга, мною будут приняты самые решительные меры к устранению прямых проявлений беспорядка, бесчинств и насилия, и всякие уличные противоправительственные демонстрации будут подавляться и рассеиваться военною силою.
18 октября 1905 г.
Тамбовский. Губернатор
В. Фон-дер-Лауниц.
КРАСНОЕ НА БЕЛОМ
