Марина Арзаканян - Де Голль

Уже в июне генерал занялся поиском сторонников. Он надеялся на присоединение к нему французских колоний и разослал их губернаторам и военачальникам телеграммы с предложением продолжать войну. Де Голль особенно рассчитывал на французскую Северную Африку. Однако пока колониальные власти предпочли подчиняться законному правительству, которое с 1 июля обосновалось в небольшом французском курортном городке Виши.

На территории Великобритании в июне находилось почти 50 тысяч французских солдат и офицеров. Это были части, которые эвакуировались вместе с англичанами из Дюнкерка, а также раненные в боях на территории Бельгии и переправленные в Великобританию. Французские военные миссии, находившиеся в Англии, взяли на себя функции по удержанию этих сил в подчинении Виши и готовили их общую репатриацию{149}. Де Голль лично объехал в Великобритании все места, где находились французские военные, и провел агитацию. Результат оказался ничтожным. К нему присоединилось тысяча двести человек{150}. И все же генерал был уже не один.

В июне и июле к де Голлю добровольно примкнули некоторые французские офицеры — генералы Поль Лежантийом, Мари-Пьер Кёниг и Эрнест Пти, вице-адмирал Эмиль Мюзелье, полковник Эдгар де Лармина, командир батальона Жорж Тьерри д'Аржанлье, капитаны Клод Эттье де Буаламбер, Филипп Мари де Отклок (позднее известный как генерал Леклерк), Андре Деваврен (военный псевдоним Пасси).

К генералу присоединились и гражданские лица — предприниматель Рене Плевен, банкир Пьер Дени, дипломат Морис Дежан, профессор права Рене Кассен, журналист Морис Шуман, инспектор финансов Андре Дьетельм, Элизабет де Мирибель, бывший сотрудник кабинета Поля Рейно Гастон Палевски, которого де Голль знал с 1935 года. Морис Шуман стал постоянным диктором «свободных французов» на Би-би-си, Элизабет де Мирибель — секретарем генерала.

14 июля 1940 года, в день национального праздника состоялся первый смотр военных сил «свободных французов» в английской столице. Генерал де Голль торжественно возложил венок к памятнику главнокомандующего войсками Антанты на победном этапе Первой мировой войны маршала Фоша. Девизом возглавляемых де Голлем «свободных французов» стали слова «Честь и Родина», а эмблемой, по предложению уроженца Лотарингии адмирала Мюзелье, Лотарингский крест. Его изображение — маленькая и ниже большая прямые линии, пересекающие вертикаль, на протяжении нескольких последующих десятилетий будет символом голлизма и голлистского движения. Пока же они только зарождались. Как верно отметил Морис Шуман, «голлизм начался как отказ от перемирия»{151}.

Постепенно весть об основании генералом де Голлем организации «свободных французов» облетела весь континент. Мало-помалу к нему в Лондон начали съезжаться французы, которых война застала на разных материках. Ехали из Африки, Америки и даже Австралии, группами и в одиночку, часто со всякого рода происшествиями. Некоторым казалось, что они, подобно легендарному Одиссею, совершили длинное путешествие-приключение, прежде чем добраться до Лондона. К таким людям можно отнести известного этнографа, специалиста по коренным народам Южной Америки Жака Сустеля, в будущем одного из самых активных сторонников, а затем противника де Голля.

Война застала ученого в Мексике. Узнав о призыве генерала, он тут же решил ехать в Лондон. Из Мексики Сустель отправился в США, оттуда — в Канаду. Там он добрался до одного из небольших портовых городов на Атлантическом побережье, где ему удалось сесть на судно, отплывавшее в Англию. На нем Сустель прибыл в Ливерпуль, а затем поездом в Лондон. «Сколько я буду жить на свете, — писал он в своих воспоминаниях о войне «Вопреки всему», — столько я буду помнить мой приезд в Лондон под покровом ночи: зловещая тень катастрофы, нависшей над Францией, сумерки канадского порта, из которого я уплывал в Великобританию, "блэк-аут" английских городов и гул вражеских самолетов». Сустель, так же как и все другие французы, пожелавшие присоединиться к де Голлю, по приезде в английскую столицу явился на Карлтон-Гарденс-4. В глаза ему бросились две вещи: Лотарингский крест на сине-бело-красном фоне[19], прикрепленный у входной двери, и французская каска невысокого часового на посту. «Да если бы он был и без каски, — вспоминал Сустель, — сразу можно было понять, что это не англичанин, потому что по его лицу и виду было ясно, что он из наших. Увидеть этого солдата и эту эмблему для нас означало вновь обрести родину»{152}.

Добирались до Лондона и французы с территории Франции, особенно из свободной зоны. Так, например, разведывательные службы Виши получили сообщение, что в городке Перигё в Дордони «существует агентство по вербовке дезертиров к экс-генералу де Голлю. Они уже переправили в Англию две группы»{153}.

В конце июля — самом начале августа о своем присоединении к де Голлю объявили власти двух французских островных колоний на Тихом океане — Новые Гебриды и Таити.

Немцы тем временем прочно обосновались в Париже. А полновластным хозяином в южной зоне стал маршал Петэн. 11 июля, согласно так называемым конституционным актам, он стал главой государства, наделенным законодательной и исполнительной властью. Своим заместителем Петэн назначил Пьера Лаваля.

Маршал отнюдь не забыл о своем старом знакомом. Он пристально следил за действиями де Голля и «оценил» их в полной мере. Еще 18 и 19 июня ему был послан приказ немедленно вернуться во Францию. 22 июня де Голлю уже аннулировали генеральское звание, 23-го — вывели в отставку за нарушение военной дисциплины, а 30-го подписали ордер на его арест. 4 июля военный трибунал приговорил де Голля к четырем годам лишения свободы за неподчинение. Наконец, 4 августа также военным трибуналом полковник в отставке де Голль был заочно приговорен к военному разжалованию, конфискации всего движимого и недвижимого имущества и смертной казни за измену, нанесение ущерба внешней безопасности государства и дезертирство за границу во время войны{154}.

Де Голль спокойно отнесся ко всем этим приговорам. Он опасался лишь за судьбу своих братьев и сестры, остававшихся на территории Франции. Новый французский режим для него самого не был легитимным. Генерал называл его исключительно «люди Виши». Францией же он считал теперь себя. Да, де Голль был честолюбив. Но и свою отчизну он любил как никто другой. Какие два месяца были у него за спиной! Казалось, генерал совершил невозможное. Он смог взломать собственную судьбу и судьбу родины и действительно поднял брошенное и растоптанное знамя Франции.