Андрей Кручинин - Адмирал Колчак. Жизнь, подвиг, память

Не более страшным оказывается и следующее «разоблачение», сделанное критиками «легенды о Колчаке». «… В знаменитой “новогодней” (13–14 января 1915 г. [22]) постановке [мин] в юго-западной Балтике А.В.Колчак не командовал отрядом крейсеров… а входил в состав походного штаба контр-адмирала В.А.Канина (флаг на крейсере “Россия”), который управлял участвовавшими в операции силами». На самом деле того факта, что Колчак в этой операции занимал подчиненное положение, не отрицает и панегирист Александра Васильевича адмирал Смирнов, – причина же восхищения действиями Колчака заключается в той роли, которую он сыграл опять-таки вопреки должностной расстановке.

«… В ночь на Новый Год (1915) старый тихоходный крейсер “Россия”, имея на палубе большое количество мин загражденья, должен был поставить их западнее острова Борнхольм на подходах к Килю, – рассказывает Смирнов. – На крейсере держал флаг адмирал – начальник отряда минных заградителей, на ответственности которого было выполнение операции. Колчак тоже находился на крейсере. Вечером он лег спать, приказав разбудить себя, когда крейсер будет подходить к месту постановки мин. Не доходя около 50 миль до назначенного места, адмирал получил доклад, что радиотелеграфисты слышат усиленные радио-переговоры между неприятельскими кораблями, которые находятся очень близко от “России”. Адмирал решил, что идти дальше чрезмерно рискованно, отменил операцию, и крейсер лег на обратный курс. Один из офицеров доложил об этом Колчаку. Он немедленно взбежал на командный мостик, убедил адмирала во что бы то ни стало продолжать выполнение операции, хотя бы ценой собственной гибели. Адмирал согласился и приказал повернуть на прежний курс. Около полуночи мины были поставлены точно по плану, и крейсер “Россия” затем благополучно вернулся в Финский залив, разойдясь ночью с неприятельскими кораблями».

Смирнов не стал называть фамилию адмирала Канина, быть может, не желая бросить какую бы то ни было тень на его репутацию (Канин умер в Марселе за несколько лет до выхода в свет книги Смирнова «Адмирал Колчак»). Однако имена обоих «действующих лиц» новогодней постановки были, конечно, хорошо известны всем морякам, а контраст между азартным и мужественным Колчаком и умеренным до бесцветности Каниным был настолько велик, что породил легенду об этом походе.

«Начальник отряда решает повернуть назад, вот уже корабли покатились на обратный курс, – писал в 1930 году адмирал М.А.Кедров. – Проснувшийся Колчак срывается со своего кресла: “Куда? А выполнение задания? Именем командующего флотом предлагаю вам сдать мне командование отрядом, если вы считаете операцию уже невыполнимой”. И разгневанный начальник оперативной части бросает на штурманский стол имевшееся у него предписание командующего флотом».

Эту легенду решительно оспаривал адмирал Пилкин: «Все, кто только знал пылкого, но благородного командующего флотом адмирала Н.О.Эссена, никогда не поверят, что он мог, поручая ответственному начальнику выполнение какой-нибудь операции, приставить к нему своего рода комиссара с секретными полномочиями в случае чего его сменить. Не мог и рыцарски благородный, прямой и честный А.В.Колчак принять на себя роль тайного соглядатая… Наконец, сам В.А.Канин! Если бы описанная в статье М.А.Кедрова сцена действительно бы имела место, неужели же В.А.Канин, убедившись, что командующий флотом совершенно ему не доверяет, мог бы продолжать служить под начальством Н.О.Эссена до самой его кончины». Приводя укоризненную фразу Колчака: «Ваше Превосходительство, ведь мы почти у цели» («этого скромного указания было достаточно для Канина») и благодарность адмирала («Благодаря Вам, Александр Васильевич, – сказал Канин в присутствии офицеров, собравшихся в самый Новый год после постановки мин, – мы исполнили свой долг до конца»), Пилкин подчеркивал:

«Честь и слава Колчаку, но честь и слава [и] Канину, нашедшему в себе мужество перед всеми признать заслугу своего подчиненного. Действительно, только благодаря скромному напоминанию Колчака операция была закончена благополучно и долг исполнен до конца. Колчак помог Канину вовремя сказанными убедительными словами. Вся якобы эффектная, но никогда не имевшая места безобразная, грубая, глубоко недисциплинированная сцена, описание которой появилось в русских газетах, когда молодой капитан I ранга грозит своему начальнику, адмиралу, сменить его, сцена компрометантная для духа и нравов нашего флота, явно выдуманная, давно опровергнута свидетелями. Доблесть Колчака не нуждалась в рекламе».

Добавив, что Александр Васильевич все же не отличался кротостью и, даже не угрожая Канину смещением, – после этого выглядели бы невозможными их дальнейшая совместная служба и взаимно-доброжелательные отношения, – мог не удержаться в рамках «скромного указания», обратим внимание еще на два обстоятельства. Качества адмирала Канина, скорее всего, были хорошо известны (Тимирев, стараясь относиться к нему с максимальной объективностью, может из положительных свойств адмирала назвать лишь «здравый смысл, служебный опыт, технические знания и хозяйственные способности»); и поэтому капитан 1-го ранга Колчак в этом походе мог оказаться на «России» хотя и не в качестве «соглядатая» или «комиссара с секретными полномочиями», но все же вследствие скрытого желания Эссена «подкрепить» мягкого Канина волевым Колчаком.

Другое обстоятельство относится к разряду бытовых, но не становится от этого менее красноречивым. «Колчак, который отсыпался на походе от бессонных ночей…» – пишет Пилкин, заставляя задуматься, какова же была его служба в штабе адмирала Эссена, если боевая операция, помимо всего прочего, давала возможность… немного отдохнуть?

И уже никто не может оспаривать у Александра Васильевича лавров февральской операции по постановке минного заграждения в Данцигской бухте – снова под самым носом у противника! – где он официально командовал «полудивизионом особого назначения». Тогда один из крейсеров прикрытия «перескочил через камни севернее острова Готланд», получив пробоину в днище; возглавлявший бригаду крейсеров адмирал М.К.Бахирев отдал приказ возвращаться, и Эссен также склонялся к такому решению. «“Операция отменяется”, – было радио Эссена Колчаку, бывшему уже на параллели Ирбенского пролива и в снежную пургу, во льдах идущему с миноносцами к Данцигу. “В особо благоприятных условиях погоды, – телеграфировал Колчак, – прошу разрешения операцию продолжать”. Было разрешено».

Итак, разработку операций Александр Васильевич стремился сочетать с непосредственным участием в боевых действиях, что должно было импонировать Командующему флотом, который и сам не любил засиживаться на базе в Гельсингфорсе. «Примеру Эссена следовал и Колчак, – свидетельствует адмирал Тимирев, – непоседливой натуре которого претила спокойная штабная жизнь: он пользовался каждым намеком на “авантюру”, чтобы хоть на несколько дней уехать из Гельсингфорса». А авантюр хватало: эти первые военные осень и зима оказались необыкновенно плодотворными, несмотря на состояние, в котором Балтийский флот встретил войну (а может быть, достижения и выглядели еще эффектнее именно на фоне такой картины). Пилкин вспоминал: «Немцы не хотели верить, что русские моряки на старых калошах – судах, принимавших участие еще в Японской войне, современники которых у немцев давно уже стояли блокшивами в их портах, если не были разобраны, осмеливались в зимние ночи, пробиваясь через лед, выходить в море и под самыми неприятельскими берегами, на немецких путях сообщения ставить мины, на которых один за другим взрывались суда неприятеля».