Борис Шапошников - Воспоминания о службе

Второе, что прививал нам Бауер, — это ответственность. За каждый проступок юнкера отвечали и отделенный и взводный портупей-юнкера.

Одним словом, повседневным воспитанием Бауер закладывал в нас то, что нам должно было понадобиться в будущем. Лично я, следуя на службе его принципам, в отношениях с подчиненными всегда достигал успеха.

Одиночная строевая подготовка, подготовка взводов у нас, во 2-й полуроте 2-й роты, были на такой высоте, что, когда в манеже все занимались взводными учениями, прочие полуроты останавливались и смотрели на четко производимые нами перестроения взвода. Бауер ушел из училища в полк в конце 1902 года, оставив о себе хорошую память.

В дальнейшей жизни мне не пришлось встретиться с Бауером, но имя его осталось в сохранившихся архивах Первой мировой войны, говорящих о трагедии армии Самсонова под Сольдау. В 1935 году мне пришлось прочитать в архивах доклад одного из офицеров лейб-гвардии Кексгольмского полка, участвовавшего в этой операции на участке 2-й пехотной русской дивизии. Доклад говорит, что кучка бойцов этого полка под командованием полковника Бауера долго сдерживала наступление превосходящих сил немцев, но потом была рассеяна артиллерийским огнем противника, и участь Бауера осталась невыясненной.

Резкий контраст являл собою командир 1-й полуроты штабс-капитан армейского полка Лебединский. Окончивший сам только юнкерское училище, Лебединский был мелочный и придирчивый командир. Неплохой строевик, он смотрел на юнкеров недоброжелательно. Те изводили его. Дело дошло до того, что когда он посадил какого-то юнкера под арест, то этого юнкера вся рота с военными почестями провожала в карцер. Чуть было не назрело вообще неповиновение роты начальству.

Учебные занятия шли полным ходом. Учиться было легко. К концу первого года учения я имел переводной средний балл 11,6 и занял первое место по списку юнкеров младшего класса. Неплохо шли у меня дела и по строевой. У Бауера я числился и строевиком, и распорядительным, аккуратным юнкером. Несколько человек из таких строевых юнкеров Бауер иногда приглашал по субботам к себе в гости, и здесь он изучал нас внимательно, но уже в другой, неслужебной обстановке.

Я хочу теперь рассказать, как использовалось свободное время в период учения.

С зачислением в училище нас, юнкеров младшего класса, около месяца держали в училище без отпуска, обучая правилам отдания чести, поведения на улице, в театрах, умению подходить с рапортом к дежурному офицеру, соблюдению формы одежды и т. д. После испытания в искусстве поведения вне стен училища оставалось еще одно испытание — в умении танцевать. Два раза в неделю по получасу в каждой полуроте происходили уроки танцев, которые вел пожилой артист Большого театра Ершов. Он учил нас, как нужно раскланиваться на балах, а затем проходили вальс и мазурку. Без умения танцевать вальс в отпуск не пускали.

В обязательном порядке командами под руководством портупей-юнкеров мы осматривали в Москве дворцы, соборы, памятники и картинные галереи. Такие экскурсии обыкновенно проводились по воскресеньям с 12 часов дня.

Начальство устраивало для нас ежегодный бал в училище, куда мы могли пригласить своих знакомых с предварительным просмотром начальством списка приглашенных. Юнкера командировались на балы в офицерские собрания расположенных в Москве полков по наряду с каждой роты и в женские институты. Предпочитали мы, конечно, ездить в офицерские собрания, где накормят ужином, в институтах же приходилось ограничиваться чаем с бутербродами.

За зимний период наше училище посетили два высоких лица. Первым из них был командующий Московским округом великий князь Сергей Александрович, впоследствии убитый. Генерал обошел ротные помещения, в столовой во время нашего завтрака попробовал пищу и, никому из юнкеров не сказав ни слова, покинул училище, оставив о себе отвратительное впечатление. Второй персоной был начальник главного управления военно-учебных заведений великий князь Константин Константинович. Недавно вступивший в эту должность, он вызывал своим обращением энтузиазм у кадетов, да и у юнкеров тех училищ, которые комплектовались из кадетских корпусов. Он имел претензию на большую память на лица. Константин Константинович сочинял стихи, написал в стихах пьесу «Царь иудейский», поставленную в Эрмитажном театре при его участии в главной роли.

Так вот этот «поэт» был принесен к нам на руках кадетами соседнего корпуса. Однако он не рассчитал, в какую среду попал. Обходя ротные помещения, в которых мы находились, он встретил уважаемого нами адъютанта училища и обратился к нему с вопросом: «А, армяшка, ты еще в училище?» Такое обращение сразу нас поразило. Затем мы были построены в роты, и он начал обходить юнкеров, расспрашивая, кто и откуда поступил в училище. Дошел до нашей полуроты и обратился, в частности, ко мне с вопросом, кто мои родители, сколько мне присылают денег на карманные расходы и сколько отец получает жалованья. Когда я ответил, что отец получает 100 рублей в месяц, великий князь заявил, что это большая сумма. По цивильному листу я узнал, что сам он получает 120 тысяч рублей в год, не считая доходов с удельных имений. Я внутренне вскипел и хотя сдержанно, но твердо ответил, что «ныне рубль дешевле стал». Начальство мое раскрыло глаза от удивления, а великий князь кончил со мной разговор и быстро пошел дальше. К чести моего начальства, я не имел никаких намеков неудовольствия на мой ответ.

Когда кончился обход, то приказано было идти на первый этаж провожать начальника главного управления. Неохотно потянулись мы для этой процедуры. Сойдя в вестибюль, Константин Константинович, смотря поверху, сказал: «Где-то тут была моя шинель». Очевидно, он рассчитывал, что кто-нибудь из офицеров или юнкеров бросится ему подавать шинель. Воцарилось молчание… Начальник училища не растерялся. Он приказал швейцару подать шинель.

Начальник главного управления прибыл в училище на руках малышей-кадетов. Ему удалось уйти от нас на собственных ногах.

Непривычное для нас обращение на «ты», боязнь подать кому-либо руку, высокомерие и дутый либерализм великого князя Константина Константиновича вызывали у нас если не озлобление, то, во всяком случае, скептическое к нему отношение.

В конце апреля весь Московский гарнизон (более двух пехотных дивизий и кавалерийская бригада с их артиллерией, все училища и строевые роты кадетских корпусов) принимал участие в общем параде, для чего войска выстраивались на Театральной площади тылом к театрам и проходили торжественным маршем по направлению к Александровскому скверу. В те времена Театральная площадь была без скверов. Первым проходило Александровское училище, затем наше, Московское военное училище, строевые роты кадетов и далее войска.