Дуглас Боттинг - Джеральд Даррелл. Путешествие В Эдвенчер
Тео привлекало в Джеральде отсутствие высокомерия по отношению к животным, свойственное многим людям. Мальчик инстинктивно чувствовал, что животные равны человеку вне зависимости от того, насколько они малы, уродливы или невзрачны. Животные были его друзьями и компаньонами — часто единственными, потому что он был практически лишен общения со сверстниками. Животные чувствовали это и относились к Джеральду точно так же. И проявлялось это не только на Корфу, но и на протяжении всей жизни великого натуралиста.
Именно тогда Джеральд пришел к выводу о том, что существует фундаментальный моральный закон, согласно которому все виды имеют право на существование. И это в то время, когда человечество не испытывало моральных обязательств по отношению к другим живым существам! Джеральду было сложно изучать биологию так, как это было принято в то время. Он не мог убивать и рассекать животных, чтобы постичь их образ жизни и классификацию. «Я хочу жить рядом с живыми существами, — заявил он гораздо позже, — а не запихивать их в бутылку со спиртом!» Джеральд постепенно превращался в зоолога-бихевиориста (или этолога). Биология для него была изучением живых существ — порой даже слишком живых, на взгляд других членов его семьи.
Наступила первая зима, холодная и очень сырая. Ларри и Нэнси перебрались на другое побережье острова, в Калами, небольшую деревушку на северо-западе Корфу. Там они купили одноэтажный побеленный домик — Белый дом. Новое жилище Ларри стояло на самом берегу, всего в паре миль от берегов Албании. Зимние дожди на Корфу по своей интенсивности приближаются к тропическим. Море с яростью набрасывалось на прибрежные скалы. Единственным источником тепла в доме были вечно пылающие жаровни, которые ставили в центр комнаты.
На Рождество к Дарреллам приехал девятнадцатилетний Алекс Эммет, школьный приятель Лесли. Мама даже ради гостя не рассталась с любимой бутылкой джина. Джерри остался полностью поглощенным своими пауками и уроками биологии с Тео Стефанидесом. А Лесли бесцельно слонялся по острову со своим ружьем. Не будь Тео, замечал Алекс, Джеральд с легкостью мог бы превратиться в такого же бездельника, как Лесли.
Приехав на Рождество, Эммет пробыл с Дарреллами до весны. Весна на острове оказалась удивительной. Джерри восторженно наблюдал за пробуждением природы: «Остров покрылся цветами, заблагоухал, заиграл светлой зеленью. Кипарисы… стояли теперь прямые и гладкие, под легким плащом из зеленовато-белых шишечек. Всюду цвели восковые желтые крокусы, кучками выбивались среди корней деревьев, сбегали по откосам речных берегов. Под кустами миртов гиацинты набирали свои похожие на фуксиновые леденцы бутоны, а по дубовым рощам разлилась синеватая дымка буйно цветущих ирисов. …Да уж, это была весна так весна: весь остров дрожал и гудел от ее шагов, все живое откликалось на ее приход. Это узнавалось по сиянию цветочных лепестков, по яркости птичьих перьев, по блеску в темных, влажных глазах деревенских девушек».
Семья реагировала на приход весны по-разному. Лесли отправился стрелять горлиц. Лоуренс купил гитару, здоровенную бочку крепкого красного вина и принялся распевать меланхолические елизаветинские любовные романсы. Марго поправилась, стала часто купаться и увлеклась красивым, но смертельно скучным молодым турком — не самый лучший выбор для греческого острова.
Экскурсии Джеральда по острову стали более увлекательными и дальними, когда семья перебралась в другой дом. Это произошло летом 1936 года. Джеральд вспоминал, что инициатором переезда стал Ларри. Он пригласил нескольких друзей — поэта Затопеча (его настоящее имя было Зариан), трех художников — Жонкиль, Дюрана и Майкла, и совершенно лысуго Мелани, графиню де Торро. И Ларри хотел, чтобы всех этих гостей мама разместила в землянично-розовом доме. Но в Розовой вилле с трудом размещались даже члены семьи. Что уж было говорить о каких-то гостях! Мама со свойственной ей изощренной логикой решила, что легче всего решить проблему, переехав в более просторный дом. В любом случае, ванна землянично-розового дома не заслуживала своего гордого названия. Это был простой умывальник и примитивный туалет, где было невозможно даже повернуться.
Новый дом, который Джеральд окрестил Нарциссово-желтой виллой, оказался высоким, просторным венецианским особняком. Его называли вилла Анемоянни, по фамилии владельцев. Он располагался на холме у моря в деревушке Соториотисса, неподалеку от Кондокали к северу от столицы острова. С веранды можно было наблюдать за тем, как раз в неделю к острову подплывает большой корабль, перевозящий почту. Дом пустовал уже три года. Зеленые ставни и бледно-желтые стены потрескались. Повсюду росли одичавшие оливковые, лимонные и апельсиновые деревья. Джеральд вспоминал:
«Все здесь наводило на грустные мысли о прошлом: дом с облупленными, потрескавшимися стенами, огромные гулкие комнаты, веранды, засыпанные прошлогодними листьями и так густо заплетенные виноградом, что в нижнем этаже постоянно держались зеленые сумерки… Заброшенный дом постепенно ветшал, и все вокруг приходило в запустение на этом холме, обращенном к сияющему морю и к темным изрезанным горам Албании».
Новый дом для семьи нашел все тот же Спиро, и он же организовал переезд. Длинная вереница тяжело нагруженных повозок потянулась по проселочным дорогам, поднимая облака белой пыли. Но даже после того, как перевезли все вещи, дом все равно оставался пустым и гулким. Повсюду стояла древняя мебель, которая рассыпалась, стоило лишь коснуться ее рукой (или бедром). Дом оказался достаточно большим, и Джеральду выделили собственную комнату на первом этаже. Он назвал ее студией, а остальные члены семьи беспардонно прозвали обиталище Джерри «Клоповником». Клоповник стал первым рабочим кабинетом Джеральда. Вот что он писал о своей комнате:
«В комнате приятно пахло эфиром и метиловым спиртом. Здесь я хранил книги по биологии, дневники, микроскоп, различные инструменты, сачки, сумки для образцов и другие ценные предметы. В больших деревянных ящиках, разделенных на ячейки, я разместил свою коллекцию птичьих яиц, жуков, бабочек и стрекоз. На полках рядами выстроились бутылки с метиловым спиртом, в которых хранились другие мои сокровища — цыпленок с четырьмя ножками, разнообразные ящерицы и змеи, головастики в различных степенях развития, маленький осьминог, три бурых крысенка (подарок от Роджера) и крохотная черепашка, которая не сумела пережить зиму. Стены были скромно, но со вкусом украшены сланцевой плиткой с окаменевшими останками рыбы, моей собственной фотографией, где я пожимал руку шимпанзе, и чучелом летучей мыши. Я набил чучело самостоятельно, без посторонней помощи, и очень гордился результатом».
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
