Варда - Коллектив авторов
Постепенно феминистское движение крепло, и многие женщины задумались об их положении в обществе. А за последние пять лет это движение стало не только чем-то сильным и хорошим, но, что хуже всего, еще и модным. Сегодня модно говорить о женщинах. Женщины приходят ко мне и говорят: «Фильм „Счастье“ – дерьмо. Это не фильм для женщин, сделанный женщиной. Ты продалась обществу, предала нас». Но если хочешь показать существующие в обществе стереотипы (а «Счастье» именно об этом), то тебе придется их показать. Да, сейчас я могу посмотреть на мои фильмы новыми глазами. Но когда я снимала «Счастье», подобной ясности еще не было, хотя я уже читала и обсуждала Симону де Бовуар, боролась за контрацепцию, сексуальную свободу, новые методы воспитания детей и альтернативы традиционной форме брака. Так что я могу сказать, что я – феминистка. Но для других феминисток я недостаточно феминистка. Феминисткой меня делают мои повседневные поступки, а не какие-то феминистские фильмы.
Меня всегда раздражало, что в кино женщина представлена исключительно в их любовных отношениях: влюблена она или нет, была ли влюблена или влюбится. Даже когда она одна, ей приходится быть влюбленной. У мужчин на экране положение другое. Есть фильмы, в которых для мужчины главное работа, фильмы о мужской дружбе, фильмы, в которых мужчины должны воевать и бороться. Но в кино никогда не увидишь женщину, для которой главное работа. Нет фильмов, в котором женщина чем-то руководит. Нет фильмов о том, как она строит отношения с коллегами. Главное – их любовные отношения. Вот что нужно менять.
«Одна поет, другая нет»
Нужен не реализм, а достоверность аллегории. Чтобы структура и замысел фильма не были слишком заметны. По сценарию две подруги, каждая по-своему, проходят через все классические этапы в жизни женщины: любовь и работа, материнство, дружба, вовлеченность в политику и так далее. А вокруг них разворачивается история всех французских женщин с 1962 по 1972 год. Поэтому тема фильма требовала двойного фокуса, переходов от правды к вымыслу и обратно. Я досконально знаю жизни Сюзанны и Помм. Это и моя жизнь, и моя жизнь с другими. Но я постоянно чувствовала потребность отойти от слишком натуралистического подхода. Для этого были нужны комментарий, образы пространства и воды, ощущение сна, песни, в которых транслируются идеи феминизма, картинки из детских книжек. Мне необходимо было соединить эти образы с изображениями реальных женщин из приюта в Тулоне, которые беседовали с нами и учили говорить на их языке. «Одна поет, другая нет» – это документальный сон.
Я хотела вернуть ценность женской дружбе как чувству, в котором есть жестокость, нежность, верность, солидарность. Все перипетии становления. Нечто живое. Или, например, радость от случайной встречи на демонстрации в Бобиньи. Они пришли вместе с толпой скандировать лозунги. И вдруг поняли, что не просто рады видеть друг друга, но рады, что они встретились именно здесь – ведь это означает, что они борются за одни и те же идеалы… Они могут прочувствовать суть дружбы во всей ее полноте, потому что живут в большой открытой семье, где эта дружба может найти себе место. В институализированных семьях дружбе женщин места нет. Женщины обычно знакомятся в рамках социальных игр, порой становятся подругами. Но настоящая глубокая дружба существует только на периферии жизни женщины.
В первом варианте сценария действие полностью проходило в 1962 году. Он назывался «Сначала женщины и дети». Я написала его почти в один присест. Он сильно отличался от фильма. Он был грустный. Я попалась в ловушку. Это был своего рода репортаж о том, что не так в отношениях женщин с детьми, мужчинами и обществом. И я сказала себе, что мне необязательно в нее попадать, я – режиссер со стажем, и меня никто не заставляет выражать то, что у меня на душе. Многие женщины, снимающие первый фильм, чувствуют эту потребность жаловаться. Порой из этого получаются хорошие фильмы, и для первого раза это ничего. Но меня не очень интересует, что там у кого на душе. Вода камень точит. Этот упрямый глупый оптимизм – моя форма счастья.
В «Одна поет, другая нет» обе женщины решают быть последовательными. Поэтому Помм «бросает» своего ребенка – или, если угодно, «отступается» от него. Это смелый поступок. Только представьте себе, какое давление оказывает общество в подобных случаях! Все всегда ссылаются на «материнский инстинкт», чтобы заставить женщину чувствовать вину. Один дистрибьютор сказал мне: «Как только я вижу женщину, способную оставить мужчину или ребенка, всё. Меня такой фильм больше не интересует». И с такой ненавистью посмотрел на меня, женщину-режиссера. Бастион материнской любви – это святое. Это так унизительно, так ужасно. Поэтому я и взялась за эту тему – атаку на материнство. Право делать аборты без чувства вины. Право отдавать детей на усыновление. Ужас родительской власти. Любовь к детям, и к чужим тоже. Контрацепция. Новые законы. Сексуальное просвещение. Любовь мужчин. Желание иметь ребенка. Родительская нежность. Красота беременности. Право на самостоятельную идентичность, с детьми или без. Это уже не фильм, а целая энциклопедия.
Поучать или развлекать?
Я всегда спрашивала себя, хотела ли бы я снять фильм для рыбаков из деревни в «Пуэнт-Курт». Нет, не хотела бы. Им было бы трудно избавиться от своих стереотипов и буржуазного отчуждения, которое так парализует. Ведь очень часто именно рабочие имеют буржуазные взгляды на жизнь. И зачастую у них узколобые взгляды на мораль, потому что они хотят идентифицироваться с классом буржуазии, а он, в свою очередь, стремится от морали освободиться. Именно поэтому я не согласна с политикой Жан-Люка [Годара]. Я не настолько политизирована, чтобы сказать, что отныне буду снимать фильмы для рыбаков из Пуэнт-Курт или для рабочих завода «Рено». Снимать так, чтобы эти фильмы приносили им удовольствие, но в то же время, чтобы они себя в них узнавали и думали, что эти фильмы о них. Я не настолько скромна. И я не политическая активистка. И я слишком эгоистична. Я все еще часть буржуазной культуры, в которой фильмы делаются ради искусства.
