Светлана Алексиевич - Зачарованные смертью

Сижу у гроба, плачу, соседская девочка мне шепчет:

- Тетя Тома, баба деда чугуном убила, а мне сказала, чтобы я молчала, она купит килограмм шоколадных конфет.

Мне стало страшно, и, когда в хате никого не осталось, все ушли, раздела отца и искала на нем синяки. Синяков не было, только на голове большая ссадина. Показала матери, она сказала, что это он дрова колол и палка отлетела, ударила. Сижу возле него всю ночь и чувствую, что он хочет мне что-то рассказать... А мать не отходит от нас, трезвая сидит. она нас одних не оставляла, пока мы его не закопали.

Родная мать, она меня родила... Продала она дом, сарай сожгла. чтобы страховку получить, и прикатила ко мне в город. Тут нашла себе другого, и он сына с невесткой прогнал, а ей квартиру отписал. Она их привораживала, она что-то знала, какое-то зелье. А мой за мной с молотком гонялся, пока голову два раза не проломил...

Ничего хорошего, красивого я в жизни не видела...

Прихожу на работу побитая, уплаканная, а надо улыбаться, кланяться. Директор ресторана позвал в кабинет:

- Мне тут твоих слез не надо. У самого жена парализованная дома второй год лежит - и лезет ко мне под юбку...

Мать с отчимом два года не пожила. Звонок:

- Тамара, умер Григорьевич. Приходи, помоги хоронить. Повезем в крематорий.

Мне стало так страшно. что я потеряла сознание.

Очнулась, надо идти. А в голове мысль стучит: вдруг это она его убила, чтобы одной в его квартире остаться, пить, гулять? А?! Она убила и хочет скорее отвезти в крематорий, сжечь? Пока его дети соберутся и старший сын, майор, из Германии приедет, жменька золы останется, сто грамм в белой вазочке. От всех этих потрясений у меня прекратились месячные, два года ничего не было. Когда они снова начались, я просила врачей:

- Вырежьте мне все женское, сделайте операцию. Я не хочу быть женщиной! И любовницей, и женой, и матерью!

Родная мать, она меня родила... Я хотела ее любить... У нее молодой косы были длинные, черные... Красивая...

Как она умирала, как она не хотела умирать... Ей было пятьдесят девять лет: удалили одну грудь, через полтора месяца - другую, а она завела себе молодого любовника. Вызвала нас с сестрой:

- Везите к знахарке... Спасайте!

Она не верила этим бабкам, никому не верила, как нам ее спасать? А ей хуже-хуже, молодой за ней ухаживает, из-под нее выносит, моет. Она не думала умирать.

- Но если, - говорит, - умру, все оставлю ему. И квартиру, и телевизор.

Сестра пригрозила:

- Убью, если ему оставишь. Убью!!

Я их мирила, плакала. Молодая мама была красивая...

Повезли мы с сестрой ее к бабке, на руках из машины вынесли. Бабка помолилась, открыла карты.

- Да? - спрашивает и поднимается из-за стола. - Увозите! Я ее лечить не буду...

Мать нам крикнула:

- Ступайте, я хочу одна остаться!

А бабка нас не пустила из хаты, на карты смотрит и пересказывает:

- Я ее лечить не буду, потому что она не одного в землю положила. А недавно, когда еще на ногах была, ходила, в церкви две свечки надломила... Твою и твою... - Показывает на нас с сестрой.

Мать:

- За здравие детей своих...

Бабка:

- За упокой ты их поставила. Смерти детям просила. Думала, что если их Богу отдашь, то сама останешься. В заклад.

После этого я боялась сидеть с матерью одна в квартире. Взяла с собой свою старшую девочку, а мать бесило, когда та просила есть: она умирает, а кто-то ест, кто-то будет жить. Порезала ножницами новое покрывало на кровати, скатерть со стола, чтобы никому не осталось, когда ее не будет. Я водила ее в туалет, выносила, мыла. Она не стеснялась, она на пол, в постель... чтобы я убирала. Не хотела умирать... Мстила...

Открыли окно... На первом этаже... Сирень пахнет... Она дышит-дышит ею, не надышится...

- Принеси, - попросила, - веточку.

Я принесла. Она взяла ее в руки, а та в одну минуту засохла, листья скрутились.

Тогда она ко мне:

- Дай за твою руку подержаться...

А меня та бабка предупредила, что человек, который творил зло, долго умирает, мучительно. Надо или потолок разбирать, или все окна в доме вынуть, по-другому душа его не уйдет, из тела не поднимется. А руку давать нельзя болезнь перекинется.

- Зачем тебе моя рука?

Она молчит. Притаится.

Она до конца мне не показывала, где ее одежды лежат, в которых хоронить. Деньги. Я боялась, что ночью она нас с дочкой задушит подушками. Глаза прикрою, а сама подглядываю: как это душа из нее вылетит? Какая она? Куда поднимется?

День лежит, два, перестала разговаривать. Я побежала в магазин, попросила соседку посидеть с ней, посторожить. Та вяла ее за руку, и тогда она умерла... В последнюю минуту что-то крикнула, непонятное...

Я сама ее мыла, одевала. Пришли ее подруги, уворовали телефон, новые тарелки. Приехала моя средняя сестра из деревни. Мать лежит... Она ей, мертвой, глаза открывала...

- Зачем ты мать мертвую трогаешь?

- А помнишь, как она в детстве над нами издевалась. Я ее ненавижу.

- У нее волосы были длинные, черные...

- Дура! Ты все по звездам прыгаешь.

В детстве я снила сны, что по звездам прыгаю. С одной звезды на другую, как по камням в реке.

Делить вещи начали еще ночью, еще не похоронили, гроб не унесли. Старшая сестра плакала, а средняя паковала телевизор, швейную машинку, золотые сережки с мертвой сняла. Назавтра кремировали и отвезли урну в деревню, положили мать рядом с нашим отцом. Есть тот свет или нет? Где-то же они встретятся...

Старшая сестра вышла второй раз замуж и уехала в Казахстан. Я ее любила, я как чувствовала, мое сердце подсказывало:

- Не выходи за него замуж, - почему-то второй ее муж мне не понравился.

- Он хороший, я его жалею.

Мы с ней на похоронах матери разговаривали. Сидели. И он с ней по-хорошему, ласково, я даже позавидовала. Через десять дней получаю телеграмму: "Тетя Тома, приезжайте. Умерла мама. Аня". Это девочка ее, одиннадцать лет, на телеграмму прислала.

Он ее убил, он ее ногами, руками убил и изнасиловал мертвую. На работе сказал, что жена умерла, ему дали тысячу рублей, он их отдал дочке, а сам явился в милицию с повинной. Девочка сейчас у меня живет, учиться не хочет, она напуганная, и у нее что-то с головой. ничего не запоминает.

Ему присудили - десять лет. Он еще к дочке вернется...

...С первым мужем я развелась и думала, что никогда больше замуж не выйду. Я стала бояться мужчин... Когда сестру убил... Меня шутя кто-то обнимет, я вырываюсь. Кричу. Как я второй раз вышла замуж, сама не пойму. Он вернулся из армии контуженный, раненый. Десантура... Тельняшку не снимает... На Кавказе воевал, только не разобралась с кем, там же все свои люди живут. Советские. Кто в него стрелял? В кого он стрелял? На минах подрывались... Со своей матерью он в соседнем подъезде жил... Выйдет вечером во двор с гармошкой, играет. Всегда что-нибудь жалобное.