Нина Шацкая - Биография любви. Леонид Филатов

Хороший очередной урок преподал мне З.

Написала исковое заявление о расторжении брака в Народный суд Ждановского района г. Москвы.

Записка Золотухина с просьбой его простить. Звонки. Без конца звонки Лёни. Трубку не поднимаю: стыдно. На двадцатый, наверное, звонок взяла трубку и зачем-то все ему рассказала. Вперемежку с любовными объяснениями сказал, как мне показалось, что-то обидное. Повесила трубку. Ушла из дома, чтоб не слышать последующих бесконечных звонков.

З. не пришел ночевать.

Денис ходит в чем попало. Нет пальто, костюма. З. не дает денег, где-то их прячет от нас, копит.

К. просит З. устроить ее в наш театр. Посмотрим.

Забыта Москва, и поэтическая, и прозаическая, уже на второй день.

Утро. Палуба. Загар.

Новороссийск Книги.

«Вы украсили наши будни, принесли радость, солнце. Без вас — серость!» — это мне от мужского населения. Спасибо, дорогие.

Актерский санаторий в г. Сочи. В кустах увидела З. с какой-то травести. Целовались. Маленькая получила от меня большую пощечину. Вечером — выяснение отношений с ее мужем.

Странно: совсем чужие с З., но отношение как к собственности.

К. достала, по-моему, уже и Золотухина, своими звонками домой, в театр. Строчит письма, как пулеметчица. Женька-пулеметчица. Подписывается — Кабельникова-Золотухина.

Звонила мать К, разговаривала с Золотухиным, обещала со своим мужем вернуть его к костылям. Он ей перезванивает, обещает прежде перегрызть им двоим горло. Кафка!

Денечка научился сольфеджировать. Радость!

Т. Федосеева принята на разовые. Рада за нее. Дай бог ей счастья с любимым.

Звонок.

— Можно Валеру.

— Кто его спрашивает?

— Поклонница.

— Нет дома. В следующий раз звоните в театр, сюда не звоните.

Опять К.

«Товарищ, верь!». Ни радости, ни тоски.

Л.: — Что с тобой происходит? Почему молчишь?

Бесконечные дикие с Золотухиным сцены. Пришли из ресторана ВТО в час ночи. Вхожу в комнату, — говорит с кем-то по телефону.

— Зачем по ночам звонишь людям?

— Это мне позвонили, твою мать, по делу.

Говорит еще минут 20–30 об одном и том же, говорит так громко, что просыпается Денис.

— Тише! Говори тише!

Когда в который раз говорится одно и то же, что он «не позволит себе пробоваться второй раз, — отказался у одного режиссера, у другого, третьего», закряхтел Дениска и заплакал.

Я: «Хватит, прекращай разговор, клади трубку!» — нажимаю на рычаг. Денис продолжает плакать. Кончилось тем, что З. начинает почему-то грызть шнур в одном месте, потом дико в другом. Когда резина оказалась не по зубам, З. подскочил к розетке и исковеркал ее. Хотел было грохнуть телефоном об пол, но испугался, очевидно, шума.

Как в страшном сне. Мне все это, наверное, снится: так в жизни не бывает.

Как животворно слышать иногда чирикание серых. Он пел, призывал. Случилось, — улетели.

Рига. Гастроли театра.

Ленинград. Гастроли театра.

Москва.

Недосказанность, недоговоренность мешает непосредственному, легкому общению с Лёней. Выговориться, отдать накопившееся за долгое время разлуки.

Тоска — это разврат. Уныние — грех… когда горе проходит… остается тупость… приходит сожаление, но уже поздно.

Когда подолгу отлучаюсь от дома… общаюсь с разными людьми… мне кажется, что от меня ничего не остается. Я теряю «свое»… иногда трудно себя собрать. Меня как сглазили. Я распущена в чувствах… Не раз приходилось раскаиваться за сделанное и сказанное, — увы! Жизнь мало увлекательна, серая. Хочется уехать куда-нибудь совсем далеко, но куда убежишь от себя? За три дня пережила невероятные волнения. В театре свирепствует главный… до тошноты… приходит в бешенство…

(Прекращаю вести дневник)

Глава 2 Ссоры и примирения

Январь 1975 года. От всего чувствую смертельную усталость. Дневник закрываю, вплоть до 1980 года. Мы с Лёней продолжали общаться с теми же страстями, ссорами и расставаниями — иногда на две, три недели. Однажды, к концу такой размолвки, я была доведена до такого состояния, что, прорыдав весь вечер у себя дома, уже ночью, встав перед иконой на колени, стала умолять Бога, чтоб он вернул мне Лёню, чтоб Лёня мне позвонил. Я рыдала и молилась, молилась не переставая. Лицо превратилось в красную подушку. И сердце чуть не разорвалось, когда в два часа ночи вдруг раздался звонок Господи! Звонил Лёня. Перебивая друг друга, задыхаясь, мы кричали о любви.

Такие ситуации повторялись часто, и одна ссора была похожа на другую до мельчайших деталей.

Одна из типичных ссор. Темно. За мной чья-то тень. Слава богу! — моя. Улица Нижегородская. Условились с Лёней встретиться на остановке автобуса. Мы на разных сторонах улицы, и на противоположной — Лёня. Вижу его издалека. Чувствую, — отчего становится не по себе, — нервничает, психует, готовится морально атаковать. Пронеси, Господи! Вчера я была в гостях у Ирины К[57] и, припозднившись, не успела к условленному телефонному звонку у меня дома. Шаг за шагом приближает меня к ковру для выволочки. Чувствую угрызения совести — это мне не нравится: почему? Спокойствие, только спокойствие. Я никому ничего не должна. Я не жена тебе! Поднялась левая бровь, угрожая ответной атакой, и тут же опустилась. Борюсь сама с собой, со своей совестью. «Я свободна!» — кричу сама себе. Вчера мне было хорошо. Уютно и тепло в компании, особенно если она подогрета шампанским. Дома меня никто не ждет. Мама с Дениской уехали на все лето в Павлово-Посад, к моей двоюродной сестре Анечке, ну, а муж давно не в счет, да и он, кажется, отсутствует, — где? — да какая разница: давно чужие. А здесь, в кругу друзей, я отдыхаю. С некоторых пор тут знают мою тайну, и я всегда имею возможность выплакать им свою боль, не стесняясь. Пьем без тостов под «давайте» или под мое горестное «за любовь». И как замечательно пьется, и льется беспечная, душевная болтовня. Домой не отпускали, да, честно говоря, и уходить не хотелось. О звонке помнила, но не уходила. Перехожу дорогу Я уже знаю диалог, возмущенные вопросы и мои неряшливые объяснения. Между нами невидимый провод, который передает мне Ленино состояние, и я уже в его градусе. Сердце бухает в такт шагам или наоборот. Ненавижу оправдываться. Замолчи, совесть! Меня нельзя ругать. Меня нужно пожалеть! Милое, любимое лицо, уже близкое, сердито. И сигарета — вон как пыхает! Помоги, Господи!