Элина Быстрицкая - Встречи под звездой надежды

— А-а-а, вон что…

И тут я узнала, что вчера вечером состоялся художественный совет и один из его членов предложил заменить актрису, которая, по его словам, ничем себя не проявила. Этой актрисой была я. Он хотел, чтобы главную роль отдали его жене.

Меня отстоял Эрмлер, и очень защищал Эраст Павлович. Я уже снималась в сцене с Гариным, и режиссер видел: я что-то могу, умею. Напомню, что героиня картины врач. Я жила в этом фильме той жизнью, которую знала, все получалось достоверно, мне даже не требовались консультанты.

Эраст Павлович, видимо, хотел, хотя впоследствии мы никогда не говорили об этом, как-то поднять мое настроение. Он боялся, что я приеду на студию, что-то узнаю о художественном совете и это выбьет меня из колеи, помешает работать. И он очень тонко дал понять, что требование снять меня с роли — амбициозная нелепость. Я хорошо делаю свою работу, и это признают коллеги. Да, с его стороны такие слова были проявлением добра, душевной щедрости.

Я впоследствии неоднократно встречалась с Эрастом Павловичем. Обычно это случалось в связи с какими-либо событиями. Помню, приходила к нему в театр не очень часто, потому что опасалась быть надоедливой. Я до сих пор чту Эраста Павловича как артиста и художника.

Мне, надо сказать, везло на хороших людей. Много лет спустя я летела в Америку с делегацией, которую возглавлял Николай Константинович Черкасов. У меня очень болели уши в самолете, на высоте. Было так больно, что я стонала, хотя всячески пыталась сдержать себя. Рядом со мной сидел Николай Константинович, он складывал свои длинные-длинные ладони, приоткрывал их, как бы имитируя зевок, и приговаривал: «Зевай, Линуша, зевай».

Была ночь, перелет длился тогда семнадцать часов, это довольно тяжело, а меня к тому же настигла моя всегдашняя беда — боль в ушах…

Сочувствие к страдающему человеку — не такое уж и редкое качество. Но оно может быть естественным или показным. Николай Константинович был очень искренним человеком.

Памятны мне и встречи с Софьей Владимировной Гиацинтовой, с которой мы вместе играли в «Неоконченной повести». Общение с большими мастерами всегда являлось для меня школой. Каждый раз я чувствовала, что познаю то, что мне не было дано смолоду, что не могла получить в юные годы. Я смотрю на своих коллег, которые выросли в окружении мастеров театра или кино, писателей, — у них все получалось как-то легче, потому что генетическая память существует как бы сама по себе, но, кроме того, есть еще память детских лет. Все знают, что если в детстве мы изучаем какой-либо язык, то он остается с нами навсегда. А у меня были большие пробелы из-за войны, жизни в провинциальном тихом украинском городке, и мне многое приходилось познавать уже позже, будучи взрослой.

Почти всегда в беседах с выдающимися людьми я молчала, впитывая то, что могла узнать от них. Гении щедро одаривают искорками своего таланта, даже не замечая этого. Встречаясь с Софьей Владимировной, я поняла, какой это большой мастер. Мне было с нею приятно и удобно работать.

Я вспоминаю «Неоконченную повесть» как истинное начало моей работы. Это время для меня оказалось очень насыщенным разными событиями, встречами, планами, поисками себя. Кроме съемок у меня проходили очень интересные пробы. Мне предложили попробоваться на роль Джеммы в «Оводе». Я пришла, уже загримировавшись, в павильон. Мне очень хотелось тогда играть все, что только возможно. А Джемма в «Оводе» — это же так здорово! На роль Овода пробовался замечательный Олег Стриженов. Черноволосого красавца я увидела в фотоцехе, куда меня привели делать фотографии. А когда пришла репетировать — там сидел другой актер, какой-то блондин. Достаточно миловидный, но я прежде всего почему-то заметила веснушки… Я не хотела репетировать с «блондином», была уверена, что буду играть со Стриженовым. Так и уехала, решив, что Олега подменяют другим актером: характер все-таки проявляется. Нет и нет! Я прямо сказала, что вижу себя в фильме только вместе со Стриженовым.

Недавно разговорились с Олегом на какой-то очередной киновстрече. И я напомнила ему об этом эпизоде. Он его запомнил совсем иначе, но оба мы немножко пожалели, что тогда судьба не свела нас вместе в одной картине. Олег очень уважительно относится ко мне, а я считаю, что он блистательный артист, который, к сожалению, не так востребован, как подобает человеку его таланта. Многое мог бы сыграть — и в молодые годы, и сегодня…

Еще у меня была проба на роль Виолы и Себастьяна в «Двенадцатой ночи». (Забегая вперед, скажу, что в этом фильме потом блестяще сыграла Клара Лучко, и я искренне порадовалась за нее.) Я была вся тогда в сомнениях и тревогах. «Двенадцатую ночь» должен был снимать Ян Борисович Фрид, очень известный режиссер, о котором говорили, что он не знает провалов. К тому же съемки намечались в Крыму — какой соблазн!

И я решила пойти на пробы. Явилась очень взволнованной, так как слабо представляла роль. Моим партнером был Вадим Медведев, и естественно, мне захотелось с ним посоветоваться:

— Я еще в стихах ничего не играла… И Шекспир для меня впервые… Какая она, по-твоему, Виола?

Вадим с умным видом стал мне объяснять:

— Ну, понимаешь, Виола… Виола… Это как виолончель…

Мне и в голову не пришло, что надо мной подшучивают.

Пусть не со злобой, но вполне достаточно, чтобы я предстала в нелепом свете.

Пробы проходили ночью, времени для того, чтобы настроиться, практически не было. Все нервничали, а я — вдвойне. Почему-то стало жутко обидно, что мою героиню, а следовательно и меня, сравнили с виолончелью…

Вторым режиссером назначили, кажется, Катю Кудрявцеву. Смотрю — у нее в глазах тоска. Спасибо, что она не поддалась первому впечатлению, возникшему от моей игры, вовремя «подправила», и вскоре я узнала, что меня утвердили. На студии пошли бурные разговоры: нашли, мол, молоденькую талантливую актрису, и меня хочет посмотреть сам мэтр, то есть Ян Борисович Фрид. Повели в костюмерную, стали облачать в одежду Себастьяна. Я пыталась возражать, что-то лепетала, но меня никто не слушал. Да и зачем слушать, если мало кому известной актрисе привалило такое счастье?

Наша беседа с Яном Борисовичем состоялась. Я поблагодарила его и сказала, что вынуждена отказаться от роли, так как в это время меня утвердили на роль в «Неоконченной повести». Можно представить, как я краснела и бледнела, объявляя эту новость знаменитому режиссеру. Он не стал меня упрекать в том, что потрачены время, деньги, усилия многих людей, хотя и имел на это право. Ян Борисович недоумевал. Он искренне не мог понять, как можно предпочесть какую-то «Неоконченную повесть» Шекспиру.