Лада Исупова - Мастер-класс

Чем дольше я играла, тем сильнее укреплялась в мысли, что Он – характерный танцор, любит буйное, энергичное, и на гранд батман заиграла ему «Танец рыцарей» из «Ромео и Джульетты» Прокофьева и…

…если бы, давая вступление, я смотрела куда угодно – в ноты, на клавиатуру, на занимающихся, в окно, то в следующую секунду, взвизгнув, отскочила бы от рояля, как ошпаренная. Но я, не отрываясь, смотрела на педагога, поэтому точно видела, что ничего страшного не стряслось: на него не упала бетонная плита, в него никто не выстрелил в упор, он не падал подрубленным, а стоял как стоял, поэтому я только дернулась, но не остановилась. А случилось следующее: он, с первых аккордов узнав произведение, резко присел и взревел-взвизгнул, я бы даже сказала – взрычал на весь зал. Спору нет, приятно, что на твою игру реагируют, но так и заикой можно сделаться. Когда упражнение закончилось, танцоры повернулись ко мне и зааплодировали, и это мне не понравилось. Они еще не раз аплодировали в течение занятия, и каждый раз мне было неуютно. У нас так не принято – есть устоявшийся ритуал: благодарить и аплодировать в конце, потому что концертмейстер – это не исполнитель, развлекающий публику разными произведениями, это другой жанр, другая манера исполнения, другой выбор программы. Пианист играет «класс» – это одно большое произведение, которое выстраивается по определенным канонам. Благодарят – за класс, а не за то, что ты отлично сбацал «польку-бабочку». Позже я узнала, что это считается совершенно нормальным в театральных компаниях, но я-то привыкла к учебным заведениям, поэтому меня тогда царапнуло.

До конца урок так и не довели – труппу ждали на ужин, впрочем, мне и так уже было понятно, что будет происходить на больших прыжках, – там будут пробивать башкой потолок каждый в своем режиме, то есть ни о каком «в музыку» речи не пойдет, этим точно нужно будет играть под ногу, и очень-очень ad libitum [4] .

Наутро среди зрителей, которые подтягивались на мастер-класс, я встретила свою шефиню. Мы болтали о том о сем, и я похвасталась, что гости вчера называли меня по имени, стало быть, они меня узнали. Она всплеснула руками:

– Что значит «узнали»? Они тебя знают, ты же единственная, кто им играет.

– В каком смысле?

– Как в каком? Я же тебе говорила.

– Я не помню… или не поняла.

– Ну как же? Помнишь, когда я просила играть в первый раз? К тому времени они восемь лет ездили со своим проектом, но без пианиста. Мастер-классы шли под диск, потому что колледжи предоставляли им своих концертмейстеров, но ни один не смог доиграть класс. В итоге они объявили, что их компании играть с ходу невозможно, нужно знать специфику, а своего пианиста возить дорого, вот они и стали работать под диск. За много лет ты единственная, кто им играет.

Я онемела. Стояла, пытаясь переварить услышанное.

– Погоди, как же ты не знала? Они второй год нанимают тебя напрямую.

– Но я думала, что они в каждом колледже так делают… что они у вас спросили, а вы меня порекомендовали… ну чтобы других музыкантов не беспокоить.

– Ничего мы не рекомендовали! Никто и не спрашивал. Ну ты даешь!

Она засмеялась и потрепала меня по плечу. Я не шевелилась. Народ прибывал, и нужно было отправляться на свое место.

Села. В голове глухо кружилось бессвязное: как же так?.. Если бы я знала… я бы не переживала до такой степени… и вообще по-другому бы играла – смелее, свободнее, не чувствуя себя примитивной – два прихлопа, три притопа… то-то они меня все время так разглядывали… и такие осторожно-вежливые… все думала, что терпят, как взрослые дяди маленькую девочку. Начала прокручивать в памяти прошлые разы – где были мои глаза?!..

Начался мастер-класс, я не могла сосредоточиться, играла как в тумане – бамц мимо нот, опять бамц – мимо, и вдруг радостное тепло разлилось по телу: а и фиг с ним! Ни страха, ни волнения, ошиблась – не беда, никто и не заметит, как же легко теперь играть! И на душе стало радостно-спокойно – нет ничего, чего я бы могла бояться, ну что такого они могут сплясать, чего я не сыграю?!

Наверное, тот день можно назвать днем изгнания Страха. Если быть точной, то море по колено мне стало гораздо раньше, как раз после их первого приезда, но осознание своей силы пришло именно в этот день.

Свалился камень с души, игралось легко, я бы даже сказала радостно. Сам урок был скорее ординарен, никаких занятных или непривычных деталей. Единственной особенностью педагога была необъяснимая тяга к петит батманам. Он задавал их чуть ли не в каждой комбинации, не говоря о том, что отдельных упражнений на петит батман было несколько, и шли они в таком запредельно быстром темпе, что со стороны могло показаться, будто все стоят и сердито чешутся.

На следующий после концерта день было тихое закрытое занятие без зрителей, занимались только студийцы – устало, как в мареве, каждый в своем темпе, мы с педагогом были «третий лишний», на нас никто не обращал внимания, но и мы никому не докучали. Добрели до гранд батмана.

Педагог задал комбинацию, я вяло уставилась на клавиатуру, прикидывая, что бы поиграть, класс приготовился, и вдруг открывается дверь, и в зал входят четыре немолодых джентльмена. Они издали помахали педагогу, мол не отвлекайтесь, не отвлекайтесь, мы сами, и стали располагаться на стульях у стены.

Я выпрямила спину – таких мужчин живьем я не видела очень давно – элегантные, в длинных пальто, в брюках со стрелками, о! Один с откровенно подведенными глазами, и все явно из балетной гвардии. Я не узнала их в лицо, потому что никогда и не видела, хотя слышала о них много раз, они прилетели, чтобы повидаться с педагогом.

«Та-ак, – выпрямилась я, – ну это точно „Танец рыца-рейс<, шутки в сторону». А педагог уже торопливо семенит ко мне и шепчет: «Прокофьев!» – и делает большие глаза (да догадалась уже, догадалась, что сейчас надо будет выпендриться по полной форме). И грянули мы Прокофьевым – четко, сурово и слаженно, как один. Визитеры внесли некоторое разнообразие в урок: танцоры сосредоточились и стали работать в полную ногу, а педагог, наоборот, переключился на гостей и классом уже мало интересовался.

Концерт, который они давали в тот приезд, был вполне под стать мастер-классу. Педагог открыл его краткой речью о том, что они привезли программу, состоящую из современных номеров. «В конце концов, мы американский балет, так надо же оправдывать название?» – и он широко разулыбался на все стороны. Я окаменела – вот оно?! Всё? Это теперь так называется? (Замечу, что «американский балет» – это не балет в исполнении американцев, а жанр, заложенный Джорджем Баланчиным, давший новое дыхание балету классическому. Безусловно, классический балет и сейчас живее всех живых и является вершиной исполнительского мастерства, но ищет новые формы и открывает новые направления– современный балет.) Все годы, на протяжении которых эта компания ездила в турне по колледжам, они обязательно привозили классические и современные номера, и вдруг – ни одного классического?! Да не поверю в никакие «оправдать название»! Неужели не могут?.. Или уже не на том уровне, что их решили не показывать? Вот это да…

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});