Фредерик Бейли - Миссия в Ташкент

Новости о сражении с нашими солдатами в Транскаспии также приходили из местных газет. Все это было очень тягостным чтением, фактически настолько, что, поверь я хотя бы только половине написанного в них, я должен был бы немедленно сдаться и сам стать большевиком! В них постоянно сообщалось о победе большевиков, в то время как индийские солдаты убегали или дезертировали после каждого столкновения с совершающей чудесные победы Красной армией. Вот перевод одного такого словесного потока «Телеграмма с Ашхабадского фронта, 29 сентября. Сегодня Попов сообщил, что эскадрон под командованием Бутченко ворвался в укрепление врага и был окружен там индийскими кавалеристами. Они прорвались через них с помощью пик и взяли в плен индийского офицера, но впоследствии они убили его, изъяв у него документы и николаевские деньги. Бутченко вернулся с его документами без потерь». Я надеюсь, что когда-нибудь представится возможность рассчитаться с товарищем Бутченко за это бездушное убийство, если, конечно, все произошедшее не является вымыслом автора газетной статьи.

Однажды утром на рассвете я был разбужен взволнованными криками мальчишек, продававших на улице газеты. Это было настолько неожиданное событие, что я купил у них экземпляр газеты. Она называлась «Анархист». Она была напечатана нелегально и была полна оскорблений в адрес комиссаров и щекотливых деталей их бывшей деятельности. Она была немедленно запрещена, а обладание ее копией строго наказывалось. Нет необходимости говорить о том, что вслед за этой газетой, имевшей оптимистический номер 1, никогда не вышел следующий номер. Как-то случайным образом в Ташкент через Ашхабадский фронт были тайно доставлены армянские газеты, напечатанные в Баку. В них сообщались более объективные новости о войне. Дамагацкий справлялся, где было возможно получить заслуживающие доверия иностранные газеты. Я сказал ему, что все получаемые мною по почте ежедневные газеты лежат в Кашгаре. По его предложению я телеграфировал туда, чтобы их выслали мне в Ташкент. Также вместе с ними мне были посланы и мои личные письма, но они не попали ко мне, а были задержаны властями. Я умудрился получить, по крайней мере, часть из них спустя несколько месяцев.

Однажды ночью после наступления комендантского часа меня снова посетил Мандич; он снова спрашивал меня, не может ли он чем-то помочь мне. К этому времени я почувствовал, что я могу ему немного доверять. Я сказал ему снова, что я не собираюсь действовать против правительства, но что имеются два дела, которые трудно разрешимы, и в этом смысле он мог бы быть мне полезен. Первое, я осознавал, что в какой-то момент и Тредуэл, и я можем быть арестованы. Это шло вразрез со всеми дипломатическими принципами, но, тем не менее, это могло быть сделано. Если это произойдет, не может ли он устроить так, чтобы мы не попали в тюрьму? Тюрьмы были грязными, и условия содержания там были очень неприятными, и было сомнительно, что можно было там выжить при таких условиях. Мандич согласился со мной насчет условия в тюрьмах, и он обещал подумать, как можно все это устроить. Моя вторая просьба, возможно, была более опасной, если бы он на самом деле был провокатором. Она заключалась в том, чтобы меня как-то можно было предупредить заранее перед арестом. Он обещал это сделать. Затем он сказал, что Геголошвили — начальник полиции, хочет поговорить со мной лично без свидетелей. Это можно было устроить следующим образом. Три шпиона получили приказ неотлучно следовать за мной повсюду. В городе не было таксомоторов, так как все автомобили были конфискованы советскими руководителями; но несколько конных извозчиков продолжали работать. У одного из моих шпионов был велосипед, и если я даже брал извозчика, он имел указание следовать за мной. Геголошвили устроил так, что в определенный день, заранее, шпион с велосипедом получил другое задание. Другому сотруднику, наблюдавшему за мной, было приказано в случае, если я возьму извозчика при отсутствии велосипедиста, брать другого извозчика и следовать за мной. Поэтому Мандич предложил мне брать извозчика, но не на стоянке, где их стояло несколько, а дожидаться случая и найти одинокого извозчика так, чтобы шпион не смог бы тоже взять извозчика и следовать за мной. Так я и поступал. Затем я ехал куда-нибудь как можно быстрее, и потом, оторвавшись таким образом от моих пеших шпионов, я спокойно шел пешком в главное полицейское управление.[29] Так я делал несколько раз. Мне даже потом показывали отчеты моих шпионов, и я мог в них делать полезные для меня правки. Таким образом я обнаружил, что они сообщали о каждом доме, который я посетил, и времени там проведенном. Несомненно, иногда они теряли меня из виду, и в этих случаях он придумывал программу моего дальнейшего поведения, иногда довольно привлекательную, но едва ли заслуживающую уважения!

Где-то в сентябре 1918 года советское правительство надумало послать миссию в Мешхед в Северо-Восточную Персию в штаб-квартиру наших войск под командованием генерала Маллесона, и меня попросили написать рекомендательное письмо. Принимая во внимание дело, для которого меня использовали, это была очень необычная просьба. Однако я не мог игнорировать такой удобный случай послать сообщение, которое эта миссия сможет доставить, даже не зная о нем. Эта миссия возглавлялась человеком по фамилии Бабушкин. Один из членов миссии был бывший офицер по фамилии Калашников, который был помощником Дамагацкого в Комиссариате иностранных дел.

Однажды, когда я был в Комиссариате иностранных дел, я поговорил с Калашниковым один на один. Он сказал мне, что нынешний режим собирается зайти в своих действиях слишком далеко за все мыслимые, по его мнению, пределы, и что он собирается покинуть страну и попытается использовать для этого включение его в состав этой миссии в Мешхед. Я спросил его, почему же он пишет за своей подписью такие яростные статьи в местной прессе. Он сказал, что его вынуждают делать это, но эти статьи не выражают его истинного мнения, и, в любом случае, они мягче, чем статьи, которые пишут другие журналисты. Другие журналисты — Свешников и Галш — были еще хуже. Этот Калашников был типичным представителем людей определенного типа, готовыми пойти на все ради более легкой жизни, именно такие люди и способствовали успеху русской революции. Я дал Калашникову отдельное приватное письмо британским руководителям в Мешхеде, которые не арестовали его, но отослали его к меньшевикам, которые вели вооруженную борьбу против большевиков на Транскаспийской железной дороге. Возможно, меньшевики тоже видели подписанные им статьи в советских газетах и в один прекрасный момент они расстреляли Калашникова как революционера.