Михаил Овсеенко - Записки военного контрразведчика

Приведенный ниже пример в отношении офицера из Файзабада по поводу издевательств над пленными мятежниками, совершенных им в состоянии аффекта, также является следствием его психологической неподготовленности, что привело к возбуждению уголовного дела.

Апрель 1984 года. Готовилась операция в Панджшере с участием афганских войск. Поскольку в ней должны были быть задействованы отдельные части нескольких наших соединений вместе с оперсоставом, была организована и оперативная группа особого отдела армии. На последнем этапе подготовки выяснилось, что назначенный руководителем заместитель начальника особого отдела армии полковник П. К. Широкоступ оказался в госпитале с тяжелой формой дизентерии, сам же начальник убыл в отпуск. Прибыв по этому поводу в отдел, я застал другого заместителя — подполковника Савченко (из Москвы). Однако он отказался участвовать в данной операции, сославшись на расстройство живота (это обычная, по тем временам, мелочь «посещала», и довольно часто, почти каждого из нас, но работать не мешала). Ясно, что Савченко в этом случае проявил, мягко говоря, психологическую слабость. Учитывая то, что как член оперативной группы министерства обороны я все равно должен был быть на этой операции, но только в группе маршала, я вынужден был взять под опеку и опергруппу особого отдела армии.

Боевая операция началась нанесением бомбо-штурмовых ударов по разведанным позициям мятежников. После зачистки основного ущелья от мин и небольших групп бандитов один наш мотострелковый батальон сокращенного состава в боковом ущелье попал в засаду, в результате чего мы понесли некоторые потери. Среди них был сотрудник особого отдела капитан Шандрыгин. Я немедленно убыл на место происшествия для расследования обстоятельств гибели наших военнослужащих (по просьбе маршала С.Л. Соколова).

Разбирательством было установлено, что с нашей стороны были допущены ошибки, связанные с недостаточной настороженностью командира батальона, отсутствием у него должного опыта ведения боевых действий, особенно в горной местности.

Вначале все шло по плану. Батальон втянулся в боковое ущелье, а окружающие высоты прикрывались боевыми вертолетами. Во второй половине дня ущелье сузилось, и впереди уже просматривался тупик в виде высоких гор. Чтобы не попасть в каменный мешок, вертолеты улетели. Подступающие к ущелью высоты оказались неприкрытыми и, по словам опрошенных солдат, стали вдруг какими-то чужими. Комбату нужно было остановить движение и доложить на командный пункт об изменении обстановки, а потом принять решение. Он этого не сделал, а продолжил движение, словно по городскому парку, правда, опасаясь мин. Батальон вытянулся в узкую колонну. Впереди шли комбат и Шандрыгин. Ущелье еще больше сузилось. И вдруг с обеих сторон раздалась стрельба из стрелкового оружия. Прицельным огнем снайперы сначала вывели из строя радистов, офицеров, а затем вместе с другими принялись обрабатывать остальной личный состав.

Наиболее опытные успели быстро занять огневые позиции за крупными валунами, небольшими скалистыми выступами и открыли ответный огонь. Шандрыгин оказался раненым в шею, а комбат — в плечо. Пытаясь достать носовой платок, чтобы прикрыть обильно кровоточащую рану, Шандрыгин услышал голос комбата: «Потерпи, не шевелись!» Но Шандрыгин все же потянулся за этим платком и тут же был убит разрывной пулей. Она попала ему в спину, пробив рюкзак и пачку папирос. После него был убит комбат. Это данные сержанта, лежавшего рядом. Рюкзак Шандрыгина и пробитая пачка папирос хранились в музее особого отдела.

Виноват в произошедшем и вышестоящий командир с командного пункта. Потеря связи с батальоном должна была насторожить его, и он должен был принять соответствующие меры. Вертолеты посланы не были, и только утром, когда подошли первые солдаты с места засады, туда были направлены БТР с личным составом.

Мятежники поступили правильно, полагая, что мыслящий русский командир немедленно направит сюда боевые вертолеты, поэтому дали команду голосом — отходить. Это слышали и наши солдаты.

Непосредственно в основном ущелье, где находился и кишлак Руха, мы с заместителем командующего 40-й Армией убедились, что бомбовые удары дальней авиации, предусмотренные планом этой операции, были осуществлены по пустому месту. Основные силы А. Шаха были заранее отведены из ущелья, а население кишлака заблаговременно эвакуировано.

В беседе с маршалом мною был сделан акцент на то, что утечка сведений о данной боевой операции произошла еще на стадии ее планирования. У А. Шаха было достаточно времени, чтобы вывести все население большого кишлака вместе с их имуществом и скотом, а затем и свои формирования. Учитывая тот факт, что в плане проведения боевой операции расписано все, в том числе и по времени, организованная бандитами засада в боковом ущелье была далеко не случайной.

По результатам разбирательства маршалом были осуществлены соответствующие оргвыводы в отношении ряда офицеров, в том числе и генералов.

Вернувшись в свою группу, я поручил заместителю начальника особого отдела дивизии, а это была его первая боевая операция, посетить госпиталь, найти тело нашего контрразведчика, проконтролировать его обработку, чтобы первым спецрейсом отправить в Союз. Когда он вернулся, я обратил внимание на его не совсем адекватное поведение, заметно было, что он не владеет собой. После доклада он попросил два-три дня отдохнуть, чтобы прийти в себя, поскольку в госпитале он насмотрелся на «много ужасного». Боевые действия еще не закончились, и, естественно, устали все. Пришлось его встряхнуть, заставить пойти облиться холодной водой и доложить через двадцать минут. Это на него подействовало, он справился с собой, но подпорченный авторитет остался до конца его службы в ДРА.

В июне того же года мне снова пришлось побывать в Панджшере, но уже в составе большой группы: маршал, Наджибулла, Крючков и другие лица. Совещание проходило в пустом глинобитном доме без какого-либо искусственного освещения. Речь шла о необходимости дислокации там батальона афганской армии, о возвращении населения в свои дома и обустройстве самого кишлака. В тот же день мы улетели в Кабул. Ни одного местного жителя я так и не видел.

НЕСМОТРЯ НА БОЕВЫЕ ДЕЙСТВИЯ, ОКАЗАНИЕ ГУМАНИТАРНОЙ ПОМОЩИ МЕСТНЫМ ЖИТЕЛЯМ ПРОДОЛЖАЛОСЬ

Оказывая гуманитарную помощь местному населению, что было предусмотрено при вводе наших войск в ДРА, каждый командир делал это по-своему, поскольку порядок ее не был определен какимлибо документом. С учетом этого с 1983 г. начали создаваться боевые агитационно-пропагандистские отряды (БАПО[12]), оформленные документально. Руководство ими было возложено на заместителей начальников политических отделов по спецпропаганде. Эти отряды включали в себя представителей местных властей, машину с медицинским оборудованием и медикаментами, топливозаправщик с керосином, машины с промышленными товарами и продуктами, а также охрану. Иногда в состав отряда входили и группы солдатской самодеятельности. Приведу выписку из суточной сводки военно-политической обстановки в Афганистане за 14 ноября 1987 г., касающейся работы отрядов пропаганды и агитации. Так, в указанный день было засвидетельствовано пять отрядов в разных провинциях. Согласно сводке, их влиянием было охвачено 740 мирных жителей кишлаков. Проведено 3 митинга, 102 беседы, из них 16 групповых и 86 индивидуальных; показаны 2 концерта художественной самодеятельности и 2 кинофильма; осуществлено 6 сеансов звуковещания. Была оказана медицинская помощь 104 местным жителям. Только отряд пропаганды и агитации в Ташкургане раздал 5 тонн топлива и оказал материальную помощь 30 крестьянам (рис, соль, мыло, мука и т. д.).